Драмы. Стихотворения - Шиллер Фридрих Иоганн Кристоф - Страница 153

153

Берли

Прости мне бог! Когда из уст монархини я слышу Монархине несвойственную речь, — По совести, дальнейшее молчанье Изменой было б родине и долгу! Ты говоришь, что любишь свой народ? А коли так, то не ищи покоя Лишь для себя, страну предав смятенью! О церкви помни! Хочешь, чтобы Стюарт Былое возродила изуверство? Чтобы монах тут правил, чтоб легат, Из Рима к нам прибывший, церкви наши Закрыл и короля признал вассалом? В спасенье душ всех подданных твоих Отчет ты держишь! От тебя зависит, Спастись ли им иль стать добычей ада! Здесь милосердью женскому не место. Народа благо — наивысший долг! Пусть Шрусбери от смерти спас тебя, Я Англию спасаю — это больше!

Елизавета

Хочу одна побыть! В столь важном деле Не у людей совета я спрошу. Есть высший судия над нами всеми: Он вразумит меня!.. Ступайте, лорды!

(Дэвисону.)

Вас, сэр, прошу поблизости остаться!

Лорды уходят. Только Шрусбери стоит еще несколько мгновений перед королевой, многозначительно глядя на нее; потом и он медленно уходит в глубокой скорби.

Явление десятое

Елизавета

(одна)

О, рабское служение народу! Позорное холопство! Как устала Я идолу презренному служить! Когда ж свободнойбуду на престоле? Я почитать должна людское мненье, Искать признанья неразумной черни, Которой лишь фиглярство по нутру. Тот не король еще, кто всем и вся Кадит и угождает! Властелин Пустые толки черни презирает. Затем ли я всю жизнь блюла законы, Насилья избегала, чтобы в час, Когда впервые стала неизбежной Жестокость, осознать свое бессилье? Пример всей прошлой жизни мне в укор. Будь лютым я тираном, как Мария Испанская, предместница моя, Что помешало б мне казнить врага? Но разве справедливость я блюла По доброй воле? Лишь необходимость, Всевластная, которой подъяремны И короли, ее блюсти велела. Кругом враги! Непрочный мой престол Народной лишь приверженностью крепок! Меня сгубить стремятся все державы Материка! Анафемой гремит В последней булле непреклонный папа, Кинжал вонзает Франция с лобзаньем Предательским мне в сердце, а испанец Войной открытой на море грозит [219]. Так я живу, воюя с целым миром, Беспомощная женщина. Изъяны В моих правах на трон, пятно рожденья, Которым заклеймил меня отец, — Что скроет их, когда не добродетель? Но тщетны все усилья! Вражья злоба Их обнажила, предо мной поставив, Как призрак неотступный, эту Стюарт. Нет, я хочу покончить с вечным страхом! Ей жить нельзя! Покоя я добьюсь! Она меня, как фурия, терзает, Как дух-мучитель, посланный судьбой! Где радость возрастила я, где грезы Мои всходили — там она, ехидна, Мне преграждает путь! Украла друга, Лишила жениха!.. Мария Стюарт — Вот имя всех утрат моих и бед! Но только ты покинешь этот мир, И я свободна, словно ветер горный!

Молчание.

Как злобно ты глядела! Как меня Огнем презренья в пепел обращала! Бессильная! Мое верней оружье! Оно разит, как рок, — и ты мертва!

(Быстро подходит к столу и схватывает перо.)

Так я ублюдок, говоришь? Пусть так, Покуда ты еще живешь и дышишь. Сомнения в правах моих исчезнут В тот самый миг, когда исчезнешь ты! Когда у бриттов выбора не станет, Законной буду я в любых глазах.

(Быстрым, твердым росчерком подписывает бумагу, потом роняет перо и с выражением ужаса на лице отступает. После небольшой паузы звонит.)

Явление одиннадцатое

Елизавета. Дэвисон.

Елизавета

А где другие лорды?

Дэвисон

Удалились Унять разбушевавшуюся чернь. И вправду, шум смятения затих, Как только вышел к ним на площадь Толбот. «Вот он! Глядите! — загудел народ. — Спаситель королевы! Дайте слово Достойнейшему мужу!» Тут он стал С народом говорить, заметил мягко, Что не к лицу толпе самоуправство, — Властям видней! И столько убежденья Вложил в слова свои, что смолкли все И площадь опустела.

Елизавета

О тростник, Колеблемый ветрами! Горе тем, Кто обопрется на народ!.. Спасибо, Сэр Дэвисон, вы можете идти.

Дэвисон направляется к двери.

А этот лист… его возьмите, сэр! Я вам его вручаю.

Дэвисон

(взглянув на бумагу, содрогается)

Королева! Так ты решилась?

Елизавета

Я должна была Бумагу подписать и подписала. Ведь лист — не казнь, а подпись — не секира.