Похищение века - Серова Марина Сергеевна - Страница 33

Я не стала объяснять Федору Ильичу, в чем секрет, а то он, пожалуй, смутился бы еще больше. Такое счастливое сочетание, как у моего «дядюшки», случается редко: чтобы и внешность, и обхождение, и… этот самый «секрет». Очевидно, Лебедеву для успеха у слабого пола вполне хватает последнего.

Так, без особых проблем, прошел первый сезон Николая Лебедева в тарасовском театре. Да и во втором немногое изменилось; разве что «молодое пополнение» начало активно требовать квартиру и весьма недвусмысленно намекать насчет представления его на звание заслуженного артиста…

Эту информацию, наводящую на размышления, я дополнила в директорском кабинете сведениями из личного дела Николая Лебедева: его анкетными данными, характеристиками, в которых делался упор на творческие «плюсы» и расплывчатыми фразами затушевывались человеческие «минусы» (вроде набитого уха пермского главрежа), а также списком его оперных партий и фотографией надменного субъекта примерно моего возраста, с грубоватыми, но чувственными чертами лица. На самом деле он был немного постарше: недавно Лебедеву исполнилось двадцать восемь.

Я закрыла папку как раз в тот момент, когда прозвучал" первый звонок, бросила контрольный взгляд в зеркальную дверцу шкафа, и мы с Федором Ильичом тронулись в обратный путь.

Театральное «закулисье» являет собой резкий контраст с так называемой зрительской частью, сверкающей паркетом и мрамором, позолотой и белой лепниной. В моей памяти опять ожили сюрреалистические ночные картины, где я с Мигелем шла по этим самым слабо освещенным и тесным коридорам, переходам, лестницам… Только теперь спутник у меня был другой.

Мы как раз находились в конце одного из самых сложных участков — то есть на самой вершине крутого железного трапа, поднимающегося, как мне казалось, на высоту пятиэтажного дома. Я мысленно благодарила судьбу за то, что осталась жива, и за то, что она надоумила меня надеть брючный костюм. Ни мини, ни макси для этой лесенки не подошли бы, хотя и по разным причинам.

— Ох, Танечка, вы уж извините, что потащил вас этой дорогой, надо было пройти через сцену… — услышала я за спиной виноватый голос директора.

И тут из распахнувшейся наверху дверки на железную площадку вылетела веселая компания «золотой молодежи» пушкинских времен. От неожиданности я покачнулась, и мое благодарение Богу едва не оказалось преждевременным.

— Осторожнее! — завопил Федор Ильич.

Шедший впереди «светский лев», показавшийся мне снизу очень высоким, продемонстрировал мгновенную реакцию, ухватив меня за руку:

— Назад, господа! Дорогу даме!

«Господа» юркнули обратно за дверь, ибо всем нам на крошечном пятачке было никак не разминуться, а Онегин — я его сразу узнала! — махнув своим «цилиндром», который держал в руке, отвесил мне церемонный поклон и прижался к железному парапету, пропуская нас.

Голос у него был грудной, немного глуховатый. Черный плащ, который я видела во сне, тоже был при нем — в другой руке.

— Ах, Николай! — набросился на него директор. — Разве так можно? Вы же чуть не столкнули Татьяну вниз!

— Татьяну?! О нет, Федор Ильич, этого я себе не простил бы никогда! — ответил он со смехом. — «Итак, она звалась Татьяной»?

Глаза у Лебедева были нахальные, желто-зеленые. Не спрашивая разрешения, он схватил мою руку и поцеловал. От неловкого движения его суконный плащ соскользнул с руки, распластался черным крылом по лестничной площадке и слетел бы вниз, если бы «Онегин» не подхватил его.

— Осторожнее, сударь! — Я с усмешкой вырвала у него руку. — Так вы потеряете свой «фирменный» онегинский плащ. Хоть он у вас и не расшит бриллиантами, как плащ Радамеса моего знаменитого дяди, но все-таки реквизит!

Выражение, которое я ожидала увидеть в его глазах, держалось там короткие доли секунды, но оно все-таки промелькнуло!

— Вашего дяди?.. Ах, вот вы кто, прекрасная незнакомка! Как же, как же, весь театр говорит о таинственной племяннице великого Мигеля Мартинеса… Я думал, что этой девушке крупно повезло, но теперь вижу, что повезло ему! Перед таким бриллиантом меркнут все драгоценные камни Радамесова плаща.

Черт меня побери, отвешивать комплименты он тоже умеет!

— А вы уже видели плащ Радамеса?

— Нет-с, не сподобился. Где уж нам уж…

Наше дело — вот, реквизит, как вы изволили заметить. — Лебедев махнул своим плащом. — Но все еще впереди, не так ли? Доживем, как говорится, до пятницы.

Сам черт не разобрал бы, что за «гремучая смесь» чувств играла в его кошачьих глазах… Но насмешка в них была определенно!

— Николай, сейчас будет третий звонок, — строго напомнил директор.

— Виноват-с. — Вероятно, Лебедев решил и в антракте беседовать в манере своего героя, чтобы не выходить из образа. — Путь свободен, сударыня! И помните, что сегодня я пою для вас!

Пока я стояла рядом с ним, у меня была возможность оценить его рост и сложение примерно на «четверку с минусом» по пятибалльной шкале.

Кедровский «агент ноль-семь» был прав: все очень средненькое. Но я сразу поняла и то, что женщины действительно липнут к этому парню как мухи.

Он распахнул передо мной дверку, за которой скучающая массовка болтала на сленге конца двадцатого столетия, и мы с Федором Ильичом двинулись дальше под аккомпанемент третьего звонка.

— Таня, зачем вы упомянули при нем про плащ Радамеса? — недовольно спросил мой клиент.

— Я должна была понаблюдать его реакцию.

— Ну и как — понаблюдали?

— Возможно, Федор Ильич, возможно… Так где, вы сказали, находится это ваше театральное общежитие?..

Дон Марти, конечно, надеялся, что его «родственница» составит ему компанию до конца спектакля, но его ожидало большое разочарование.

Я объявила, что у меня возникла идея, которая нуждается в срочной проверке, и в следующем антракте я исчезаю. Мигель пришел в сильное волнение, но я успокоила его, что это совершенно не опасно. Тут, на мое счастье, погас свет и открылся занавес, и «дядюшка» сразу переключился на сцену.

Меня же, к стыду моему, «лирические сцены в семи картинах», как был обозначен в программке спектакль «Евгений Онегин», теперь и вовсе не интересовали. Даже несмотря на то, что Лебедев решил посвятить свое сегодняшнее выступление моей персоне. Ведь я уже видела его глаза в глаза и даже говорила с ним Кстати, пел он действительно неплохо, мне понравился тембр его густого баритона, но… не «фамозо кантанте», нет!