Похищение века - Серова Марина Сергеевна - Страница 34

Идея же моя заключалась в том, чтобы нанести визит в его холостяцкую нору, пока его нет дома. Потому что, когда Лебедев будет дома, он, боюсь, предложит мне совсем иную программу действий, а это в мои планы не входит.

Судя по тому, что рассказал Федор Ильич, проникнуть туда незамеченной вполне возможно Разумеется, обнаружить в лебедевской квартире плащ Радамеса у меня имелось не более одного шанса из тысячи, но на это я и не надеялась: было бы слишком просто!

Что я рассчитывала там найти? Я и сама не знала. Но попытать счастья было необходимо.

Ведь этот тип знает, что плащ похищен! Именно знание промелькнуло в его глазах, когда я заговорила с ним о «дядюшкиной» реликвии…

— Что вы сказали, Танечка? — Мигель склонился ко мне, не отрывая глаз от сцены.

Оказывается, в своем «охотничьем» азарте я уже бормотала вслух! Хорошо еще, что кругом все свои: в директорской ложе мы сидели втроем.

— Да нет, ничего . Я говорю: он знает о похищении, Лебедев. Я разговаривала с ним сейчас.

— А-а.. Нет, вы только послушайте, до чего хороша эта ленинградка из «Мариинки»! Какая глубина! Кантилена…

Он меня даже не слышал! Нет, этот парень неисправим. Просто какой-то сдвиг по оперной фазе! «Хороша»… А по мне — так ничего особенного.

Я еле дождалась, когда зал — от партера до четвертого яруса — взорвался аплодисментами и люстра под потолком начала оживать.

— До встречи, дорогой «дядя», желаю вам приятных впечатлений! Федор Ильич, проводите меня, пожалуйста. Только умоляю вас: пойдемте на этот раз через сцену!

— Я позвоню вам, Танечка! — поймав на лету мою руку, испанец бросил мне вслед душераздирающий взгляд Но тут же метнул кому-то в зале ослепительную улыбку и помахал рукой…

Пробираясь через сцену, на которой было полно народу (и вообще масса интересного!), «Евгения Онегина» мы на этот раз не встретили.

Но я точно знала, что еще по крайней мере час он будет в театре — без него спектакль не закончится.

Через пятнадцать минут я уже стояла в глубине одного из допотопных грязных двориков с мусорными бачками посередке. Так выглядит «изнанка» большинства центральных улиц Тарасова.

Просто не верилось, что вот за этой глухой стеной раскинулся великолепный архитектурный комплекс, который часто изображают на открытках, стенных календарях и рекламных фото: радищевский музей — городская мэрия — областная Дума…

Передо мной было двухэтажное кубическое здание из съеденного грибком кирпича. Если б не «повышенная этажность», ему больше подошло бы определение «барак». Впрочем, свои люди называли эту обитель еще точнее — «помойка».

Разумеется, у оперного театра, коллектив которого приближается к тысяче человек, есть и другие казенные квартиры для сотрудников. А здесь живут либо очень начинающие, либо невезучие — в основном, из числа театральной «обслуги». Лебедев был единственным солистом, задержавшимся в этом жилище, да и то лишь по причине своей бессемейности. Ему было обещано улучшение к следующему Новому году.

Несмотря на ранний для сна час — какое-то радио только-только пропищало восемь, — ни одно из окон с моей стороны не было освещено.

Ах, ну конечно, они же все в театре! Что ж, мне это на руку.

Я смело прошла в подъезд и преодолела четыре скрипучие деревянные ступеньки. Присмотрелась к номерам на дверях, перед которыми стояли детские коляски, велосипеды и прочий домашний скарб. Хоть эта казарма и называлась общежитием, никаких внешних признаков общаги — в виде, например, вахтера у дверей — здесь не было.

Скорее, большая коммуналка.

Нет, похоже, 11-й номер на втором этаже — здесь только восемь «жилых» дверей. Я проскрипела ступеньками еще на два пролета. И тут поняла, что мне не повезло: одна из дверей была приоткрыта, а в ярко освещенной кухне прямо напротив лестницы явно кто-то находился.

Я еще не успела сообразить, что мне делать, как оттуда, — видимо, услышав скрип шагов на лестнице, — вышла женщина лет за пятьдесят с малышом на руках. На ней был фланелевый халат и теплые шерстяные носки под домашними тапочками. Наверное, здесь было не жарко.

Она первая поздоровалась и уставилась на меня с ожиданием. Может, она была местным стражем и «полицией нравов» в одном лице, а может, просто скучала, и ей хотелось поболтать.

Что мне еще оставалось? Я вежливо ответила на приветствие и спросила, где комната Лебедева и могу ли я его видеть.

— Колина? Да вот она, одиннадцатая. Только видеть вы его пока не можете, у него сегодня спектакль.

«Полиция нравов» подошла поближе, присмотрелась, и в глазах у нее появилось игривое и понимающее выражение.

— А ты, наверно, Лариса, да? — Женщина не дала мне возможности ни подтвердить, ни опровергнуть это предположение. — Красивая… У Кольки все красивые, других он не признает. Да ты не обижайся на меня, милая, что Коля Лебедев кобель — это все знают.

Нет, это уж точно не «полиция нравов»! Этакая добрая «всеобщая тетушка»…

— Да ты проходи, проходи, чего стоишь-то…

У него открыто, уж недели две как замок сломался. Я сейчас все время дома, с внуком вот сижу, так что приглядываю. Да там у него и тащить-то нечего, одни бутылки пустые, срамота… И как только девок не совестно приглашать! А Коля меня предупредил: тетя Люба, говорит, придет Лариса, ты уж ее встреть, проводи ко мне, пусть подождет маленько. Ты проходи, он скоро уж будет…

Я мучительно соображала. Приглашение звучало очень заманчиво. Но что, если придет настоящая Лариса? Или пусть даже она не придет, а просто услужливая тетя Люба опишет вернувшемуся Коле гостью, которая назвалась Ларисой, посидела в его комнате и исчезла, не дождавшись хозяина? Тут только круглый идиот не заподозрит неладное, а Лебедев на меня такого впечатления не произвел. И я спугну его… Нет, так не пойдет.

— Спасибо, тетя Люба, только я не Лариса.

И у меня к Лебедеву совсем другая нужда. У меня к нему… деловое предложение.

— Ах вот оно что! Так что ж ты молчишь? Тогда тем более проходи: деловые предложения Коля тоже любит. Что с того, что он солист? Жить-то надо как-то, у них зарплата не Бог весть, и задерживают все время…