Охота на тигра - Далекий Николай Александрович - Страница 34

«Тигр» уже свернул на Колеевую. Не успел Бегнер добраться до шоссе, как со стороны железнодорожной станции послышались отчаянные крики, грохот, стрельба — танк перемалывал своими гусеницами выгруженные из эшелона машины, оружие, снаряжение. К Бегнеру бежали те, кто спасся при разгроме автоколонны, они что-то кричали, видимо, надеясь получить у офицера-танкиста объяснения тому, что произошло. Лейтенант не обращал на них внимания и не прислушивался к стрельбе на станции. Все, что творилось вокруг, уже не касалось его. Отставив чуть в сторону раненную, горевшую огнем ногу, он медленно поднял к лицу пистолет.

Как пьяный, старающийся хорошенько, чтобы не потерять и капли драгоценной влаги, приложиться к горлышку бутылки, Бегнер повертел головой, елозя губами по дулу «вальтера», продвинул его в рот, успел ощутить вкус металла и смазочного масла и нажал немеющим пальцем спусковой крючок. Выстрела он не услышал...

А «тигр», послушный рукам Романа Полудневого, носился по привокзальной площади, товарному двору, станционным путям, сбивая, подминая под себя выгруженные из вагонов минометы, полевые кухни, ящики с боеприпасами, провизией. Были изувечены еще несколько автомашин и два броневика. Однако больше всего обрадовало Романа то, что после коротких пулеметных очередей, пущенных рукой Шевелева, загорелись, а затем начали рваться три беленьких цистерны с бензином.

Город замер, оцепенел, затаился, прислушиваясь к бою танка-одиночки.

Окна как бы сами собой прикрылись ставнями. Матери прижимали к себе детей. Полицаи на постах растерянно поглядывали друг на друга. По улицам бешено промчались мотоциклы с гитлеровскими офицерами. На вышках лагеря часовые припали к своим пулеметам.

У коменданта беспрерывно звонили телефоны, отдавались поспешные приказания.

В карьере по добыче гранита приостановились работы, и никто из немцев не пытался кричать на пленных, требовать, чтобы они снова начали поднимать куски камня, грузить щебенку, толкать вагонетки. Все замерли на своих местах, там, где их застали звуки стрельбы, доносившиеся со станции, — часовые, распорядители, надсмотрщики, пленные.

Никто не мог представить себе, что, собственно, происходит в городе. Мысль о нападении партизан среди бела дня, тогда как в городе имелся крупный гарнизон и к тому же на станцию прибыл эшелон с войсками, отметалась сама собой.

«Какое-то недоразумение, вызвавшее широкую волну паники, — уже несколько раз пытался успокоить себя начальник карьера. — Бывает... Может быть, полицаи ловят кого-то. Подняли такой шум, дурачье».

Он обозлился на себя, на своих помощников и, конечно, больше всего на получивших неожиданный отдых пленных.

— Приступить к работе! — заорал начальник карьера. — Что раскрыли рты? Немедленно приступить к работе.

Но тут-то в первый раз раскатисто ахнула пушка, и снова все замерли, прислушиваясь.

Только два человека среди находившихся в карьере знали, что именно происходит в городе, — Юрий Ключевский и Петр Годун. По то вспыхивающей, то умолкающей в разных местах жиденькой ружейно-пулеметной стрельбе Петр Годун мысленно прослеживал путь танка, почти безошибочно отгадывая его местонахождение. В районе железнодорожной станции «тигр» задержался; несколько пулеметных очередей, взрывы гранат могли означать, что танк повредил гусеницу и уже наступила развязка. Но тут раздались мощные взрывы, и в той стороне, где находилась станция, поднялось мутное голубое облачко.

«Цистерна с бензином!» — подумал Годун, опуская голову, чтобы никто не заметил радости в его глазах. Странно, кроме восхищения действиями Полудневого, он испытывал ревнивое чувство к тому, кто занял его место в танке. Конечно, Полудневому и Шевелеву наверняка повезло в самом начале, но и все последующие действия их говорили о том, что они думали не о своем спасении, а о том, как бы причинить гитлеровцам побольше вреда. Это был не побег на танке, а серия хорошо продуманных внезапных ударов по врагу. И Годун должен был признаться себе, что действовать так хладнокровно и умело, как лейтенант Полудневый, он при сложившихся обстоятельствах, пожалуй, не сумел бы.

Юрий Ключевский стоял с полуприкрытыми глазами, бледный, искусавший в кровь губы. В его сознании перегородка между явью и вымыслом никогда не отличалась прочностью, а иной раз исчезала полностью, становилась эфемерной. И сейчас ему казалось, что он бредит, что дерзкий замысел, родившийся в его голове, осуществляемый в этот момент другими, не что иное, как галлюцинация. Находясь на дне чаши карьера, Юрий видел то, что было недоступно его взору и взорам других, — на ремонтной базе рушился пробитый насквозь дом, пулеметное гнездо вместе с часовым проваливалось сквозь крышу, и «тигр» медленно, с трудом выползал в пролом, расширяя его и разворачивая обломки. Вот он понесся по улицам, что-то громя и подминая под себя. Затем точно провал в памяти, темнота... И вот уже «тигр» объявился на привокзальной площади и учинил там полный разгром, Юрий видел перед собой страшное, почерневшее лицо Полудневого, неистово орудующего рычагами и посылающего танк то в одну, то в другую сторону, нанося короткие, сильные, неотразимые удары. И лицо девушки-кладовщицы привиделось ему, и напряженные глаза сидящего в башне за пулеметом Ивана Степановича. Бешено кружились в воздухе листья клена, и кидались врассыпную бледные от страха гитлеровцы, пытающиеся спастись от настигающих их гусениц танка. Юрию трудно было поверить, что все это происходит в действительности, ведь все это он придумал, создал в своем воображении, и вдруг воображаемое стало реальностью, жизнью, судьбой его друзей. Непостижимо!

А кленовый, цвета крови, листок кружил и кружил перед лицом Юрия, опускался на его искусанные губы, как бы для того, чтобы остудить их, и снова возносился потоком воздуха, трепетал, как крохотное полупрозрачное алое знамя.

Со стороны города начали бить пушки. Беглый огонь вела батарея, а может и две. Звуки выстрелов сливались с грохотом разрывов снарядов. Затем артиллерийская стрельба оборвалась, и в небе появился бомбардировщик. Самолет летел низко в той стороне, где пролегало шоссе. Вдруг черный комочек оторвался от самолета, и земля вздрогнула от взрыва тяжелой бомбы.

Петр Годун судорожно вздохнул, он понял, что «тигр» снова вышел на шоссе, опомнившиеся гитлеровцы вели по нем огонь из уцелевших пушек, а сейчас на него сбрасывает бомбы специально вызванный самолет. Вот какой шум подняли хлопцы... Петр завертел головой, пытаясь найти глазами Чарли, но не нашел, хотя тот стоял недалеко от него. В эти мгновения все пленные были удивительно похожи друг на друга — застывшие в ожидании чуда полумертвецы.

Весь город, притихший, притаившийся, слушал звуки боя.

Начальник вспомогательной полиции Строкатов заскочил на минуту домой. Лицо серое, щеку бьет нервный тик. Не стесняясь ни жены, ни сына, обругал немцев, употребляя самые грязные слова, — сами отдали в руки пленных такой танк, а вину, конечно, свалят на полицию. Высшая раса, мать их распратак. Уже выбегая из квартиры, Строкатов, заметив сына, дал ему хорошенько по загривку. «Понял за что? Ты у меня доиграешься, сукин сын». Тимур понял. Он вышел на улицу. Там, у ворот, его ожидал взволнованный Васька, смуглое лицо которого блестело от пота.

— Слышишь? Вот как надо было. А мы... Игрались. Подлеца Гришку взяли в свою компанию.

— Не в этом дело, — сурово сказал Тимур. — Возраст у нас не для такого танка. Если бы каждому хоть бы годка по два прибавить...

И они умолкли, жадно прислушиваясь к эху взрывов.

Полудневый не давал себе передышки, знал, что самая ничтожная заминка может стать роковой для них. Башенный пулемет молчал. Патроны в магазинах кончились. Оставались два снаряда, но на надульнике пушки висели клочья кожаного колпака, и вряд ли можно было рассчитывать на прицельный выстрел, так как в дуло наверняка попали куски кирпича и прочий мусор. Скорее всего первый же выстрел разорвет ствол. Это будет неплохо, но надо оставить под конец. Развернувшись в последний раз на привокзальной площади, Роман погнал танк вверх по Колеевой и выскочил на шоссе в тот миг, когда мимо хотела прошмыгнуть мчавшаяся на большой скорости открытая штабная машина. Военное счастье еще раз, как бы в награду за его умение и храбрость, улыбнулось лейтенанту Полудневому. Он успел преградить дорогу машине выступом правой гусеницы, и машина эта с металлическим визгом, точь-в-точь как воющая бомба, закувыркалась по шоссе.