Охота на тигра - Далекий Николай Александрович - Страница 35

Броневичок, сопровождающий штабной автомобиль, резко затормозил, но, потеряв управление, съехал юзом в кювет, опрокинулся. Полудневый дважды, как перевернутого на спину металлического жука, ткнул броневичок в брюхо и, отвернув, погнал танк от города.

Роман чувствовал, что силы его на исходе. Итак, уйти подальше и, главное, главное, — не забыть поджечь танк. «Тигр» должен быть уничтожен. Обязательно! Для одного этого можно было пожертвовать жизнью. Но чем поджечь? У них нет спичек. У них ничего нет. Только танк, у которого осталось в запасе горючего на два-три километра. Ну, на четыре...

Впереди разбитые машины. Одна догорает, дымит слегка. Возле них ни одной живой души. Разбежались, а может быть, притаились где. Роман миновал последний опрокинутый грузовик, съехал с шоссе и, развернувшись носом к городу, остановил машину, сбавил обороты. Разогретый мотор сердито бормотал за спиной.

После грохота, лязга гусениц почти полная, целительная тишина.

— Как Гриша? — спросил Полудневый, не оборачиваясь, а лишь откинувшись на спинку сиденья и уронив руки на колени.

— Готов, — ответил Шевелев. — Сразу почти. Пуля в грудь...

— Ладно... — после паузы подавленно произнес Роман. — Уже не поправишь. Слушай, Иван Степанович, приказ. Наведи пушку и пулемет на машины.

— Патронов нет! — счел нужным предупредить Шевелев.

— Ты слушай, слушай, батя, — раздраженно повысил голос Роман. — У меня нет сил растолковывать. Они одного глаза пулемета боятся. Сейчас откроешь люк и рывком к машинам. Нужны патроны, спички или зажигалка. Автомат, пулемет найдешь — дай очередь и тащи сюда. Канистра с горючим подвернется — тащи, главное — спички. И пить хочу, горит душа, флягу найдешь — тащи. Давай быстро, не робей, батя, ты молодец у меня.

Голос Полудневого слабел, и последние слова он произнес вяло, точно засыпая. Он так обессилел, так был физически опустошен, что ему казалось, будто его вообще нет в танке, а на спинке сиденья висит только его пустая рваная гимнастерка. Но в опустевший сосуд его существа капали одна за другой какие-то живительные капли, и что-то там набиралось, начинало плескаться на донышке. Еще сочился в его теле крохотный родничок... Роман уже не испытывал ни той радости и счастья, ни того восторга, какие охватили было его, когда «тигр» вырвался из ремонтной базы, он просто сознавал, что сумел использовать вражеский танк на всю катушку, и был доволен, гордился этим. Он также отдавал себе отчет в том, что к его боевому умению примешалась еще и удача, большая, огромная удача, то военное счастье, которое так часто сопутствует отважным. Ему просто повезло. Кроме усталости, Роман испытывал также удивительное спокойствие. За себя он с гитлеровцами рассчитался полностью, об этом и разговора быть не могло. Он рассчитался за всю компанию: за Чарли — ведь это он, он, комик этот, артист, все придумал, все сварил своей умненькой, чокнутой башкой, за Годуна, чье место в танке он занял, за шалопутного Гришу Петуха, что лежит сейчас на дне башни, — Гриша ведь все понял на лету, за честнейшего и благороднейшего Ивана Степановича, оказавшегося таким мужественным, великолепным помощником. И даже за всех тех, кто, спасая свою шкуру, за пайку добровольно пошел в ремонтную бригаду, — ведь и с них он, лейтенант Полудневый, сумел смыть позор.

Тревожные дорогие секунды полного отдыха. Как бы они не стали роковыми. Сочится родничок, падают капли.

Сейчас, сейчас. Нужно сделать еще один рывок. Главное — уничтожить танк.

Шевелев понимал, в каком состоянии находится его старшой, и старался точно выполнить его приказ. Он выскочил из танка, оставив люк башни открытым, и подбежал к ближайшей опрокинутой машине. Нашел автомат возле лежащего ничком мертвого солдата, послал перед собой веером очередь — на всякий случай, для острастки, и вытащил из обломков кузова ящик с патронами, а затем и ручной пулемет. Сам пулемет был как будто исправен, но деревянная рогулька приклада раскололась и одна упорная ножка согнулась. Нашел он магазин с согнутыми в кольца металлическими лентами с патронами, заложил одну и, пробуя, отстучал длинную очередь в сторону города, — пусть думают, что огонь ведет скрытый за машинами танк. Через несколько минут Иван Степанович натаскал к танку ворох оружия, боеприпасов, солдатских ранцев с верхом из телячьих шкур.

Полудневый заставил себя податься телом вперед, открыть дверцу своего люка.

— Хватит. Спички, зажигалка?

Шевелев снова побежал к машинам. Пришлось обшарить карманы нескольких убитых, пока он нашел зажигалку, начатую пачку сигарет. На фляги ему повезло, притащил две вместе с ремнями и висевшими на них в чехлах кинжалами.

— Горит? — спросил Роман.

Иван Степанович чиркнул зажигалкой, голубой огонек замигал в дырочках металлической сетки. Полагая, что лейтенант хочет закурить, Иван Степанович протянул ему пачку с сигаретами, но Роман отрицательно качнул головой.

— Флягу.

Он сделал два жадных глотка, поперхнулся.

— Что дал? Это же шнапс, мать их принцесса!

Шевелев быстро свинтил пробку на другой фляге, понюхал, сделал глоток.

— Ром, кажется...

— Суки... Ладно, там, впереди, — река. У моста напьемся.

— Может, Петухова здесь оставить? — спросил Шевелев, роясь в ранце. — Все равно похоронить как следует не сможем.

Полудневый отрицательно качнул головой. Шевелев нашел плитку шоколада, торопливо разломал ее и, сорвав обертку, сунул большой кусок в рот Роману.

Они молчали несколько секунд, пережевывая и глотая сладкое, пахучее месиво.

Тут в воздухе что-то прошелестело, и за шоссе с грохотом вырос черный букет разрыва фугасного снаряда.

— Не паникуй! — брызжа коричневой слюной, поспешно и строго сказал Полудневый. — Грузись. Автомат, ранец — мне. Остальное в башню. Канистры не видел?

— Две, разбитые, все вытекло.

— Сними обрывки чехла с пушки. Башню повернешь, попробуешь их снарядом пощупать. Петух — с нами, в танке. Лучшей могилы не придумаешь... Стальная, боевая, огненная. Передвижной крематорий на гусеницах. — Полудневый высыпал из фольги в рот мелкие кусочки шоколада и, облизывая губы, закрыл глаза. Последнее мгновение отдыха.

Не успел Шевелев забросить в люк башни то, что он притащил к танку, как снаряды, почти опережая звук пушечных выстрелов, один за другим начали ложиться справа и слева шоссе, но с большим недолетом. По броне «тигра» вдруг щелкнули несколько пуль, видимо, кто-то из спасшихся при разгроме колонны и притаившийся в поле, расхрабрился и, пользуясь начавшимся артиллерийским обстрелом, решил и себе открыть огонь по танку. Иван Степанович забежал с другой стороны и, вскочив на танк, скрылся в люке. «Тигр», взревев мотором, помчался по полю параллельно шоссе. Несколько султанов разрывов возникло впереди. Полудневый круто взял вправо и, как только впереди появились новые разрывы, круто повернул танк к шоссе.

— Видишь батарею? А ну тюкни по ней.

Иван Степанович на глаз определил расстояние к тому сарайчику, у которого пристроились две пушечки, поймал их в перекрестке оптического прицела и выстрелил. Сильный грохот оглушил его, и, когда дым и пыль рассеялись, он увидел, что надульник со ствола сорван, а сам ствол треснул на конце и несколькими полосами загнулся назад, образовав какой-то странный фантастический цветок со стальными лепестками.

— Нормально! — закричал Полудневый, поворачивая голову. — Живой?

Иван Степанович не расслышал, но понял, что старшой предвидел возможный разрыв ствола и доволен результатом, — пушка, которую так тщательно и любовно устанавливали ремонтники, вышла из строя. Действительно, Полудневый не очень-то надеялся, что те два снаряда, какие имелись в танке, окажут им большую пользу. Вперед! Мчаться по шоссе, пока хватит горючего, а затем поджечь танк. Одного «тигра» Гитлер не досчитается. Пусть на его заводах льют металл, прокатывают и нарезают толстые полосы стальной брони, штампуют детали мотора, вытачивают на огромных станках дуло пушки, насаживают, пригоняют, варят. Этого «тигра» нет, машина переживает свой последние минуты, ее придется заменить новенькой.