Мастер убийств - Силва Дэниел - Страница 44

— Сомнительно, чтобы предложение Оливера было слишком уж выгодным.

— Нищим выбирать не приходится. Но я не был бы в таком положении, если бы ты от меня не сбежал.

— Ничего подобного не было.

— Правда? А как бы ты сам назвал свой поступок, Габриель?

— Я бы сказал, что взял отпуск за свой счет. Дело в том, что мне предстоит выполнить один срочный заказ. Как в добрые старые времена.

— В добрые старые времена я всегда имел это в виду. Да и дела у меня тогда шли получше. Но сейчас все переменилось. И весь мой чертов бизнес держится на одной-единственной подпорке — на Вичеллио, которого ты обещал мне восстановить. Но что мне делать с Вичеллио, пока ты будешь играть в свои игры с Ари?

— Ждать, — коротко сказал Габриель. — Скоро все это закончится, я вернусь и буду работать день и ночь, пока не закончу реставрацию.

— Мне не нужна штурмовщина. Я подключил к этому делу тебя, поскольку знал, что ты не будешь торопиться, подойдешь к работе вдумчиво и сделаешь все, как надо. Если бы мне нужна была гонка, я нанял бы какого-нибудь халтурщика, который сделал бы работу за неделю, да и взял бы втрое меньше.

— Говорю тебе, подожди. И уговори подождать своего покупателя. Но главное — что бы ты ни делал — не продавай свою галерею Оливеру Димблби. Ты никогда себе этого не простишь.

Ишервуд глянул на часы и поднялся с места:

— У меня назначена встреча. Кстати, с тем самым человеком, который хочет купить эту картину. — Он повернулся и пошел было по дорожке к выходу из парка, однако, сделав пару шагов, остановился, повернулся к Габриелю и сказал: — Между прочим, в Корнуолле остался один маленький мальчик, который по тебе очень скучает. Ты, можно сказать, разбил ему сердце.

— Ты это о Пииле, да? — уточнил Габриель холодным, отстраненным голосом.

— О ком же еще? Удивительное дело, Габриель, прежде я никогда не думал о тебе как о человеке, который может обидеть ребенка. Но это я так... к слову. Скажи своей девушке, чтобы приехала в галерею завтра к девяти часам утра. И передай ей, чтобы не опаздывала.

— Она не опоздает. Я обещаю.

— Кстати, как прикажешь называть эту, с позволения сказать, секретаршу, которую ты мне сосватал?

— Можешь называть ее Доминик.

— Симпатичная? — осведомился Ишервуд, неожиданно приходя в хорошее расположение духа.

— Ничего себе, — ответил Габриель.

Глава 21

Мейда-Вейл. Лондон

Габриель поставил чемоданы у двери и стал ждать, когда Жаклин закончит осмотр своих новых владений. Нынешнее обиталище Жаклин представляло собой крохотную однокомнатную квартиру с единственным окном, выходившим в тесный замусоренный внутренний дворик. Вся меблировка квартиры состояла из диван-кровати, клубного кресла, обитого потрескавшейся кожей, и небольшого письменного стола. У окна помещался старый масляный обогреватель, а левее его находилась дверь в кухню, которая имела те же примерно размеры, что и крохотный закуток с портативной плитой на лодке Габриеля. Некоторое время Жаклин провела на кухне, открывая и закрывая дверцы навесных шкафчиков.

— У меня на подхвате бодель. Будет помогать тебе по хозяйству и ходить по магазинам, — сказал Габриель.

Жаклин вышла из кухни.

— Ты не мог подыскать для меня жилье поприличней?

— Доминик Бонар — девушка из Парижа, которая приехала в Лондон искать работу. Сомневаюсь, что апартаменты в районе Мейфэр с тремя спальнями ей по карману.

— Ты, случайно, не там живешь?

— Не совсем.

— Побудь со мной еще несколько минут. Мысль, что мне придется остаться здесь в одиночестве, вгоняет меня в депрессию.

— Несколько минут побуду.

Жаклин налила воду в чайник, поставила его на плиту и зажгла конфорку. Габриель вынул из чемодана пакетики с чаем и коробку сухого молока. Она приготовила две чашки чаю и принесла в комнату. Он сидел на диване. Жаклин сняла туфли и села в кресло напротив, свернувшись клубочком и положив подбородок на колени.

— Когда начнем?

— Завтра вечером. Если не получится, повторим на следующий вечер.

Она закурила, запрокинула голову и выпустила к потолку струйку дыма. Потом посмотрела на Габриеля и, сощурив глаза, спросила:

— Помнишь ту ночь в Тунисе?

— Это какую же?

— Ночь операции.

— Конечно, помню.

— Я помню все так, будто это было вчера. — Она прикрыла глаза. — Особенно хорошо я помню, как мы плыли по черной воде, возвращаясь на катер. Я была так взволнована, что не чувствовала собственного тела. Мне казалось, что я лечу. Подумать только, мы выполнили задание! Вошли прямо в дом этого ублюдка в центре палестинского компаунда — и убрали его. Мне тогда хотелось кричать от радости. Но я никогда не забуду, какое у тебя тогда было лицо. Казалось, тебя одолевали видения. Казалось, ты видел перед собой призрак того человека, которого убил.

— Мало кто понимает, что значит выстрелить в человека в упор. Еще меньше знают, каково это, когда ты приставляешь ему к голове ствол и нажимаешь на спуск. Убить человека, находясь на секретном задании, это не одно и то же, что убить его во время боя на Голанских высотах или на Синае. Пусть даже моей жертвой был такой ублюдок и убийца, как Абу-Джихад.

— Сейчас я это понимаю. Я чувствовала себя такой дурой, когда мы вернулись в Тель-Авив. Я вела себя так, как если бы ты забил решающий гол в футбольном матче, а у тебя в это время внутри все омертвело. Надеюсь, ты когда-нибудь меня простишь?

— Тебе нет нужды передо мной извиняться...

— Я одного не пойму: как Шамрону удалось снова заманить тебя на службу после всех этих лет?

— Шамрон не имеет к этому никакого отношения. Все дело в Тарике.

Габриель с минуту сидел в полном молчании, потом поднялся с места и прошел к окну. Во дворе трое мальчишек в янтарном свете фонаря пинали ногами футбольный мяч. Над их головами, подобно частичкам пепла в камине, реяли старые газеты, поднятые с земли резким порывом ветра.

— Махмуд, старший брат Тарика, был членом организации «Черный сентябрь». Ари Шамрон выследил его в Кёльне и послал туда меня, чтобы я с ним разделался. Я пробрался в его квартиру, когда он спал, и навел на него пистолет. Потом разбудил его — не хотел, чтобы он мирно отошел во сне. После этого я прострелил ему оба глаза. Через семнадцать лет Тарик отомстил мне за смерть брата: взорвал в машине моих жену и ребенка прямо у меня на глазах.

Жаклин прижала ладони к губам. Габриель продолжал смотреть в окно, но она знала, что он видит перед собой Вену, а вовсе не мальчишек, играющих во дворе в мяч.

— В течение долгого времени я думал, что Тарик совершил ошибку, — продолжил Габриель. — Потом, правда, выяснилось, что такого рода ошибок он не допускает. Он целеустремлен и осторожен. Настоящий хищный зверь. И он охотился за моей семьей с совершенно определенной целью — чтобы отомстить за смерть брата. Знал, что это будет для меня хуже смерти. — Габриель повернулся и посмотрел ей в глаза. — Как профессионал профессионалу скажу, что тогда он сработал виртуозно.

— А сейчас ты собираешься в отместку убить его?

Он отвел взгляд и ничего не ответил.

— Я всегда винила себя за то, что произошло в Вене, — сказала Жаклин. — Если бы мы не...

— Ты ни в чем не виновата, — бросил Габриель, обрывая ее. — Это была моя вина, не твоя. Мне следовало проявить больше сдержанности, а я повел себя глупо. Впрочем, как бы то ни было, все уже кончилось.

Прозвучавшая в его голосе холодность пронзила ее сердце, как острый нож. Она долго давила в пепельнице сигарету, не решаясь снова поднять на него глаза.

— Зачем ты рассказал о нас Лии?

Секунду он стоял у окна, храня молчание. Жаклин испугалась, что зашла слишком далеко. Она пыталась придумать хоть что-нибудь, что помогло бы разрядить ситуацию или сменить тему, но так и не сумела. Кроме того, ей безумно хотелось узнать, что он скажет в ответ. Если бы он не исповедался жене в своем прегрешении, Лия и Дэни никогда бы не отправились вместе с ним в Вену.