Кобзарь - Шевченко Тарас Григорьевич - Страница 52

52

В каземате, 1847

VI

Ой, как вместе три широких Дороги сошлися… С Украины на чужбину Братья разошлися. Мать покинули родную; Тот жену покинул, Тот — сестру, а самый младший — Милую дивчину. Посадила мать-старуха Три ясеня в поле, А невестка — стройный тополь На степном раздолье. Три явора посадила Сестра при долине… А дивчина молодая — Красную калину. Ой, засохла та калина, Яворы пропали. Не поднялся стройный тополь, Ясени завяли. Не идут назад три брата, — Плачет мать родная, Жена плачет, плачут дети, Долю проклиная. А сестра искать уходит Братьев на чужбину… А дивчину молодую Кладут в домовину. Не идут назад три брата, По свету блуждают. Три широкие дороги Терном зарастают.

В каземате, 1847

VII

Н. КОСТОМАРОВУ

Играя, солнышко скрывалось В весенних тучках золотых. Гостей закованных своих Тюремным чаем угощали Да часовых в тюрьме сменяли, Синемундирных часовых. И с дверью запертой, с проклятой Решеткой на моем окне Немного свыкся я… И мне Не вспоминались ни утраты, Ни горечь пролитых когда-то Моих кровавых, тяжких слез, А их немало пролилось На поле сирое. Ни мяты, Ни чахлой травки не взошло. И вспомнил я свое село… Кого со мною разлучили? Отец и мать мои в могиле… И грустью сердце запеклось: Никто меня не вспоминает. Вдруг вижу, брат: твоя родная Старуха мать, черней земли, Как снятая с креста, шагает… И стал я господа хвалить. Хвалить его я буду снова За то, что не с кем мне делить Мою тюрьму, мои оковы!..

В каземате, 1847

VIII

Вишневый садик возле хаты, Хрущи над вишнями снуют. С плугами пахари идут, Идут домой, поют дивчата, А матери их дома ждут. Все ужинают возле хаты, Звезда вечерняя встает, И дочка ужин подает. Ворчала б мать, да вот беда-то: Ей соловейко не дает. Мать уложила возле хаты Ребяток маленьких своих, Сама заснула возле них. Затихло все… Одни дивчата Да соловейко не затих.

В каземате, 1847

IX

Рано встали, выступали Новобранцы из села, Вместе с ними — молодыми — Девушка одна ушла. Измаялась мать седая, Дочку в поле догоняя… Догнала и привела, Упрекала, говорила И свела ее в могилу, А сама с сумой пошла. И годы протекли, село Не переменилось. Только крайняя пустая Хата покосилась; Лишь солдат на деревяшке Одиноко бродит, Он на край села приходит, С хаты глаз не сводит… Брат, напрасно! Не выглянет Дочка молодая, Не покличет мать седая, Ужин собирая! А уже для них в деревне Полотенца ткались И узорами, шелками Платки вышивались. Думал — будут жить в согласье Да господа славить, А пришлось ему навеки Надежды оставить. И сидит он возле хаты, Пусто в хате, глухо. Сумерки. Глядит в окошко Сова, как старуха.

В каземате, 1847

X

В неволе тяжко — хоть и воли Изведать тоже не пришлось. Но все же кое-как жилось, Хоть на чужом, а все ж на поле. Теперь и этой — жалкой — доли, Как бога, ждать мне довелось. И жду ее, и к ней взываю, Свой глупый разум проклинаю, Что нас позволил с толку сбить, Свободу в луже утопить. Подумаю — и сердце стонет, А вдруг не дома похоронят, Не на Украине буду жить, Людей и господа любить.

В каземате, 1847

XI

КОСАРЬ

Он полями идет, Не покосы кладет, Не покосы кладет — горы. Стегнет суша, стонет море, Стонет и ревет. Косаря средь ночи Повстречали сычи, А косарь не отдыхает; Никого не замечает — Проси, не проси. Не моли, не проси; Он не точит косы, — То ли пригород, то ль город, — Бреет он без разговора Все, что на пути: Мужика, шинкаря, Сироту-кобзаря; Подпевая, старый косит, Горами кладет покосы, Найдет и царя. И меня в мой черед На чужбине найдет, За решеткою задавит, Креста никто не поставит — И память пройдет.