Кобзарь - Шевченко Тарас Григорьевич - Страница 62

62

III И дожил царь Давид на свете До многолетья. Одрях совсем; и покрывали И грели ризами его, Но ими все ж не согревали Рабы владыку своего. Но отроки не оплошали (Они натуру волчью знали): Чтоб греть его, девиц нашли, Царевен лучше красотою, И к старику их привели — Да греют кровью молодою Они царя. И разошлись, Замкнувши двери за собою. Облизнувшися, кот старый Слюни распускает И к одной сунамитянке Лапы простирает. А она, себе на горе, Лучшая меж ними, Меж подругами, как будто Лилия в долине Меж цветами. Так вот она Собой согревала Царя-старца; а девицы Меж собой играли Голенькие. Как там она Грела, я не знаю, Знаю только, что царь грелся И… и не позна «ю». IV Перед дворцом своим гуляет Веселый старый Рогволод. Дружина, отроки, народ Во злате вкруг него сияют. У князя праздник: ожидает Литвина — князя-жениха, Что сватается за Рогнеду. Перед богами Лель и Ладо Огонь Рогнеда развела, Драгим елеем полила И сыпала на пламя ладан. Вокруг, валькириям подобно, Танцуют, тешатся подруги. И поют себе: «Гой, гоя, гоя! Новые покои Мы украсить рады Гостям на усладу». Встает густая туча пыли За Полоцком. И стар и млад Навстречу князю поспешили, Бояре с челядью спешат. Сама Рогнеда с Рогволодом Пошла с подругами, с народом. Не литовский князь ожидаемый, Сердцем избранный, хоть неведомый, А из Киева туром-буйволом Идет веприщем за Рогнедою Володимир-князь с киевлянами. Пришли, и город обступили Кругом, и город подпалили. Владимир-князь перед народом Убил седого Рогволода, Поя народ, княжну поя, Отыде в волости своя, Отыде с шумом. И растли ю, Рогнеду эту молодую, И прогони ю, и княжна Блуждает по миру одна… Кто ей поможет… Вот какие Те венценосные, святые Князья-цари! V Чтоб палачи их покарали, Царей, проклятых палачей! Возни с царями, чтоб вы знали, Как дурень ходишь вкруг царей, Как подступиться к ним — не знаешь. И все никак не угадаешь, Что делать с поганью? Скажи, Сестрица бога Аполлона, Открой, голубка, укажи, Как пресмыкаться перед троном. Тебе, коль денег припасу, Монисто к пасхе поднесу. Запишемся с тобой в лакеи, Наденем новые ливреи, Да и начнем царей любить. Карандаши мне жаль тупить. Где воли нет для человека, Не будет там добра вовеки. Зачем себя в обман вводить? Пойдем в селения — там люди, А там, где люди, — славно будет, Там будем жить, людей любить, Святого господа хвалить.

Кос-Арал, 1848 Петербург (?), 1858

«Когда есть дом родной…»

* * * Когда есть дом родной, а дома Сестра родная или мать — Какая это благодать! Она мне, правда, незнакома, Ее не знал я никогда, И кое-как прошли года. Но довелось однажды мне В чужой далекой стороне Заплакать, что судьба сурова, Что ни хозяйки нет, ни крова! Мы долго в море пропадали. Пришли в Дарью, на якорь стали. С Ватаги письма принесли, И все тихонько их читали, А мы с коллегою легли, Беседовали, вслух мечтали, Я думал: где б ту благодать — Письмо иль мать — добыть на свете? «А ты один?» — «Жена, и дети, И дом есть, и сестра, и мать! А писем нет…»

Кос-Арал, 1848

ДОЧКА КТИТОРА

То было в давние года, Когда борцы везде ходили И девушек с ума сводили, Всех изводили, хлопцев били И верховодили всегда, — Точь-в-точь гусары на постое; В правленье гетманов святое То было — в давние года. Настали праздники в селе. В корчме, усевшись на столе, Слепые лирники играли, А за танец брали грош. Там пыли облака вставали, Там девушки плясали И парни… «Все одно и то ж, Другой начнем!» — «Хорош и этот!» И снова лиры залились, Поют и пляшут щеголихи, А парни, подбоченясь лихо, Вприсядку понеслись. Стоит красавец в серой свите, — Ну, право, равных нет Никите! Красавец малый, да байстрюк, Байстрюк, да и бедняк при этом. Один, забытый целым светом, Стоит в корчме, как тот…[20] А плечи потолку подпора. Он оторвать не может взора От дочки ктитора… Она В цветы и ленты убрана, Как та картинка… Погодите, — Не на него ль она глядит? Иль это кажется? Горит, Горит Никита в серой свите! Грошик вынимает И на медный, на последний Танец нанимает, Ту богачку, ту гордячку Плясать приглашает! «Прочь отсюда, прочь, приблуда! — И захохотала Дочка ктитора. — Батрачек Для тебя не стало?» Осрамила, да при людях Гордячка Никиту, Осрамила, оттого что Хлопец носит свиту! Дочка ктитора, ты будешь Наказана строго За насмешку!.. Где ж Никита? Далекой дорогой Он ушел. Никто не ведал, Что с хлопцем случилось… Только ктиторова дочка Покоя лишилась. Домой в слезах она пошла II спать в слезах она легла. Есть не хотела… Сна не знала, Какой легла, такой и встала, Как в одури! Что делать ей? Как быть? Все мысли — о Никите, А тот, как сыч нахохлясь, в свите Стоит все время перед ней! Вот наважденье! Оказалось, Что над неровней ты смеялась В недобрый час. И стало жаль Тебе его… Тоска, печаль И стыд — всё душу обступило. Ты зарыдала. Отчего? Да оттого, что полюбила Никиту бедного того! Диво дивное на свете С тем сердцем творится. Кажется, вчера чуралось, — Сегодня томится. Так томится, — на край света, Только прикажите, А пошло бы!.. Вот на дочку Ктитора взгляните: Жить не хочет. Пусть бы в воду, Но только к Никите! Берегитесь над неровней, Девушки, смеяться, Чтоб и вам, как той гордячке, С бедой не спознаться! Она былинкой сохла, вяла, Отца и мать перепугала, — Па богомолье повезли, Святые травы ей давали, И все-таки не помогли! Взбиралась на курган в печали, — Дорожку ноги протоптали, — Глядела вдаль, ждала, ждала… Травой дорожка поросла; Слегла красавица в бессилье… Бот что насмешки натворили! Он же канул, провалился; Может, где и бродит, — Нету вести. Год за годом, Три года проходит. На четвертый год настали Снова праздники в селе. Снова, сидя на столе, Лирники в корчме играли. По грошику брали И так же играли, На радость всем, как и когда-то. И так же девушки плясали, Как и когда-то. Вдруг в богатом Жупане, в синей шапке, в красных, Как ягоды, штанах атласных, Вприсядку залетел казак Да припевал еще вот так: «Да спасибо батюшке, Да спасибо матушке, Что добыли нас. А как добывали, Жито рассыпали В ночи на печи!» «Эй, водки! Меду! Два стакана! Где сотский? Нет ли атамана? Начнем бороться! Погань, падаль, Борца сегодня вам не надо ль? Борец пред вами!» Вот не ждали! И много дней без перерыва, Как злой болячке, как нарыву, Борцу всем миром угождали. А был разборчив он, — почище И паныча… Откуда зло Взялось такое? Все село Ему не наготовит пищи! А он поет, гуляет, пьет Да хлопцам жару задает Пред девушками. Вот проклятый, — Он головы вскружил им всем: Такой хороший и богатый! Уже не борется ни с кем, А просто так гуляет Да садик ктитора нередко Ночами посещает. А там красавица встречает И припевает, прибавляет: «То не ты ли Никита? Не твоя ль эта свита?» Тот он, тот, кого на смех Поднимала ты при всех! А теперь он стал желанным, Его поджидаешь, С ним обходишься, как с паном, Во всем угождаешь. И не день, не два, как пану, Ему угождала, И не день, не два Никиту В саду поджидала! Дождалась ты, поджидая: Нагрянуло горе, — Не очнулась! Дни проходят, Месяц минул вскоре. И лето минуло, и осень, Семь месяцев прошло, и восемь, Пришел девятый за восьмым, — Пришел он с горюшком твоим! В садик бедная выходит… Там, где верба гнется, Есть колодец. Не напиться Воды из колодца, — Нет, в тревоге ищет места, Где бы хоть немного И поплакать и подумать: Будет ли подмога? Как ей спрятаться от срама? Где ее дорога? Зимним вечером, босая И в одной рубашке, Дочка ктитора выходит: Мальчик у бедняжки. То приблизится к колодцу, То вновь отступает. За калиной — взгляд змеиный: Байстрюк поджидает! Горемыка на колоду Положила сына — И бежать… Кусты калины Никита раздвинул, Как щенка, дитя родное В колодец он кинул! А сам пошел он к сотскому, Распевая звонко, Сказать, чтоб шли отыскивать Всем миром ребенка! Рано-рано в воскресенье Собиралось все селенье. Ведра в воду опускали И ребеночка искали. Воду ведрами тащили, — Отыскали в темном иле! Горемычную в оковы Заковали в день суровый. Прегрешенья отпустили, Мать, отца стыдом стыдили И блудницу осудили, А потом ее, живую, Вместе с сыном закопали В землю темную, сырую! Столб высокий воздвигали, Чтобы все о ней узнали, Детям правду рассказали, — Девушки урок получат, Если мать с отцом не учат. Борда в селе не стало больше. А люди повстречались в Польше С каким-то панычом. Спросил: «Как дочке ктитора живется, Всё ль над неровнею смеется?» То он! Господь его казнил За грех, свершенный у колодца, Не смертью, нет! Он будет жить, И сатаною-человеком По свету белому бродить, И девушек с ума сводить Вовеки. вернуться

20

Неоконченная строка в подлиннике.