Кобзарь - Шевченко Тарас Григорьевич - Страница 66

66

Кос-Арал, 1848.

«Меж скалами, подобно вору…»

* * * Меж скалами, подобно вору, Во мраке над Днестром идет Казак. Во тьму бегущих вод Он смотрит неподвижным взором, Как бы во вражеские очи, Как будто он промолвить хочет: «Мутный Днестр, вода седая, Вынеси на волю! Или смерть найди, река, мне, Коль такая доля!» И, одежду сняв на камне, Он в воду бросился, плывет, И синяя волна ревет, И, ревя, на дальний берег Казака бросает. И бедняк, босой и голый, Воду отряхает — И на воле… И от бога Больше не желает Ничего… Постой, быть может, В чужедальнем поле Счастья ты себе попросишь, Ты попросишь доли… И пошел он рощей темной И поет на воле: «Ой, за горой да за кручей, За телегой скрипучей, Шла смуглянка, горько плача Над бедой неминучей». Как вам угодно: хоть ругайте, Хоть не ругайте, не читайте, — Мне все равно. Я не прошу — Сам для себя я напишу, Свинцовый карандаш потрачу, Бог даст, быть может, и заплачу. И хорошо… Продолжим вновь! Семья и мать вдали остались, Жену оставил — жалость, жалость! Вдоль бессарабских берегов Идет казак. Доводит горе До моря. Скажем мы, не споря: Уж только б плеть в руках была, А мужика ведь, как вола, В ярмо загнать совсем не трудно. Не правда ли, что так? Еще в младенчестве с сумою Скитался с матерью казак, Да так и вырос сиротою, Все в людях. Сказано — батрак. Семью завел он кое-как: Красивую, да без достатка Взял сироту… А господин (Несчастье, счастье бог один Присудит, говорится гладко) Приметил — разгорелись очи, И ну — гостинцы посылать. Она гостинцы брать не хочет, Не хочет пана приласкать. Ну что же? Муж пойдет к ответу! И скоро он невзвидит свету… С женой же можно совладать. Чуть-чуть не совершилось так. Вконец извелся мой казак, И все на барщине проклятой, А был хозяин… И — господи! — как он любил, Как нянчился с женою, Ее, как дитятко какое, В мониста нарядил! Да и выбился из силы, Хоть продавай хату Да иди батрачить! Вот как Пан его, проклятый, Допек знатно. Жена только Будто и не знает И в монистах щеголяет, По саду гуляет Королевой… «Что тут делать? — Бедняк размышляет. — Их оставить — да на волю? Кто их пропитает, Защитит? Одна — старуха, Ей и встать нет мочи, А другая — молодая, Гуляет, хохочет! Как тут быть? Как поступлю я? Горе мое, горе!» И пошел, пошел с сумою За синее море Искать счастья. Думал жену Захватить с собою, — Мать-старуха дома будет Воевать с бедою, Хозяйничать!.. Да, вот так-то На земле вершится! Думал жить да поживать он, Господу молиться, А пришлось вот на чужбине Слезами облиться — Да и только. Тяжко, скучно В чужедальном поле! Всем запасся работяга, Кроме счастья-доли — Этого святого дара… Душа истомилась. Тяжко ему на чужбине И ничто не мило. Хоть бы раз окинуть глазом Край родимый, милый, И родимые могилы, И степные дали, Садик, где жена гуляет Черноокой кралей. И поплыл домой обратно, Бросил даже волю: Вновь — бродяга… О, мой боже, Каково-то поле, Свое поле! Каково ты — Широко, широко, Словно воля!.. Добрался до дому в ночи. А мать стонала на печи, А в горнице жена дремала. (Пан болен был.) Жена тут встала, Пиявкою в него впилась И зарыдала, залилась Неудержимыми слезами. И так бывает между нами, Что в сердце нож готов вонзить, А сам целует!.. Ожила Моя бедняжка-молодица! Не чудом ли смогла явиться В их дом роскошная еда! Сама ж склонилась головой К нему на грудь… И напоила, Вкусно накормила, И спать его, веселого, В клети уложила! Лежит, дремлет, горемыка, Думает, гадает: Каково в дороге будет? Тихо засыпает. А женушка молодая К пану поспешила Рассказать, что муж явился. Тихонько и мило Пришли, взяли горемыку, Из дома угнали Проходимца, прощелыгу… И в солдаты сдали. Не забыт и там судьбою: Наградили чином. И в село, оставив службу, Вернулся с чужбины. Мать похоронили люди Миром на кладбище, И пан умер… А жена-то… Солдаткою… Рыщет Всюду… Служит у евреев, У панов… босая… Нашел ее, глянул старый, — Ишь беда какая! Искалеченные руки Поднял к небу, тяжко Зарыдал — совсем ребенок — И простил бедняжку! Так прощать учитесь, люди, Сердцем умиляться, Как простак мой!.. Где ж нам, грешным, Доброго набраться?