Кобзарь - Шевченко Тарас Григорьевич - Страница 82

82

Кос-Арал, 1849

«Считаю в ссылке дни и ночи…»

* * * Считаю в ссылке дни и ночи — И счет им теряю! О, господи, как печально Они уплывают! А года плывут меж ними, И тихо с собою Доброе они уносят И уносят злое!.. И не спросят, все уносят В дальнюю дорогу! Не моли — твоя молитва Не дойдет до бога. Год четвертый — та же доля, То же горе знаю, И четвертую в неволе Книжку начинаю Вышивать и вышиваю Кровью и слезами: Разве можно на чужбине Выразить словами Свое горе! Невозможно. И не оттого ли, Что нигде нет слов на свете В далекой неволе! Там нету слов, там нету слез, На чужбине этой Нет ничего. Даже бога Вокруг тебя нету! Нету никакой отрады Для сердца и взгляда. Жить душа твоя не рада, А жить надо, надо. Надо? Нужно, чтобы душе Спастися недужной, Да она того не стоит… Вот для чего нужно Жить на свете, носить эти Кандалы-оковы: Может быть, еще увижу Украину снова… Поделюсь еще, быть может, Словами-слезами С дубровами зелеными! С темными лугами! Хоть родни у меня вовсе Нет на Украине, Но там все же не те люди, Что здесь, на чужбине! Там я гулял бы над Днепром По веселым селам, Там я дал бы волю думам Тихим, невеселым. Дай дожить, дай посмотреть мне, О боже мой милый, На зеленые равнины, Курганы-могилы! А не дашь, так мои слезы Родимому краю Передай, — ты видишь, боже! За него страдаю! Может быть, мне на чужбине Лежать легче будет, Если там, на Украине, Меня вспомнят люди! Мои слезы передай ей, Надеждой святою Озари хотя бы душу. Бедной головою Ничего я не сделаю, Даже сердце стынет, Как подумаю, что, может, Меня на чужбине Похоронят, мои думы Зароют со мною И что позабыт я буду Украиной родною. А может, годы за годами Пройдут, и, вышиты слезами, Мои стихи когда-нибудь К себе на Украину путь Найдут… и чистою росою Падут на сердце молодое, Проникнув в молодую грудь, И головою закивает Мне кто-нибудь, и зарыдает Со мной, и за меня молить Он станет бога, может быть. Пускай как будет, так и будет. Хоть плыть опять, хоть ковылять. Хоть муку крестную принять Мне доведется, все же буду Страницы тихо вышивать.

Оренбург, 1850

«Считаю в ссылке дни и ночи…»

* * * Считаю в ссылке дни и ночи — И счет им теряю. О, господи, как печально Они уплывают! А года плывут меж ними, И тихо с собою Доброе они уносят И уносят злое!.. И не спросят, все уносят В дальнюю дорогу! Не молись — твоя молитва Не дойдет до бога. В болотах тусклыми струями Меж камышами за годами Три года грустно протекли; Всего немало унесли Из горницы моей унылой И морю тайно обрекли; И море тайно проглотило Мое не злато-серебро, — Мои года, мое добро, Мои незримые скрижали, На них в часы моей печали Незримым я писал пером. Пускай унылыми струями Текут себе меж камышами Года невольничьи… А я! Таков обычай у меня! И посижу, и погуляю, На степь, на море погляжу, Былое вспомню, напевая, И в книжечке вовсю пишу Как можно мельче. Начинаю.

Оренбург, 1850, Петербург, 1858

«Запели мы и разошлись…»

* * * Запели мы и разошлись Без горьких слез, без слова. Сойдемся ли мы снова, Чтоб снова песни полились? Сойдемся, может… Но какими? И где? И запоем о чем? Не здесь и, верно, не такими! И не такую запоем! И здесь невесело певали, И здесь печально время шло, Но как-то все-таки жилось, — Здесь мы хоть вместе тосковали, Веселый вспоминая край, И Днепр могучий, крутогорый, И молодое наше горе!.. И молодой наш грешный рай!

Оренбург, 1850

«Не молилась мать за сына…»

* * * Не молилась мать за сына, Поклонов не клала, А так себе, как придется, Меня пеленала, Напевая: «Пусть растет он Да здоровым будет!» И вырос я, слава богу, Да не вышел в люди. Лучше мне бы не родиться Либо утопиться, Чем гневить в неволе бога, Самому томиться. А я ведь не казны богатой Просил у бога! Только хату, Лишь хатку мне б в родном краю, Да два бы тополя пред нею, Да горемычную мою, Мою Оксаночку; чтоб с нею Вдвоем глядеть с крутой горы На Днепр широкий, на обрыв, Да на далекие поляны, Да на высокие курганы, Глядеть, и думать, и гадать: Когда тут землю люди рыли? Кого-то в ней похоронили? И вместе тихо напевать О рыцаре непозабытом, О гетмане том знаменитом, Которого живьем сожгли. Потом бы мы с горы сошли И над Днепром бы погуляли, Пока не потемнели дали, Пока мир божий не заснул, Пока с вечернею звездою Не встал бы месяц над горою, Туман полян не затянул. Мы б умилились, помолились, А там бы ужинать пошли В свою, а не в чужую хату. Ты, господи, панам богатым Даешь сады в своем раю, Даешь высокие палаты, Паны ж — и жадны и пузаты — На рай твой, господи, плюют, А нам и глянуть не дают Из маленькой убогой хаты. В раю лишь хатку небольшую Просил и до сих пор прошу я, Чтоб умереть мне над Днепром, Хоть на пригорке небольшом.