Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Монтвила Витаутас - Страница 29

29

72. ШАВЛЕГО

Шавлего был одним из бойцов отряда Арсена.

Народное предание Холодный ветер в скалы бьет с разбегу, И скалы стонут у него в плену… Куда ты в эту ночь идешь, Шавлего, Оставив в сакле мать совсем одну? Куда спешишь от теплого ночлега? От очага зачем уходишь прочь? Ведь чоха черная твоя, Шавлего, Светлей, чем эта бешеная ночь. За крайней саклей — сразу царство мрака; Твой путь, Шавлего,                                     и далек и крут. «Ва-ва, — скулит голодная собака,— Луну сегодня ночью украдут». И стынет ночь, потерянная богом, Метелью с неба звезды сметены, И смельчаку в пути его далеком Не видно ни дороги, ни луны. За ворот рвется бесноватый ветер — Согреться хочет на его груди. О, холодно! Как холодно на свете, И только мрак и вихри впереди… Не ходи, бичо Шавлего, не ходи, Может быть, всего до смерти два шага, Лучше мать свою седую пощади, Со старухой посиди у очага. Сердце матери ты зря не беспокой: Злые вьюги на пути тебе грозят, И над узкою неверною тропой Скалы ржавые тяжелые висят. Потеряешься, заблудишься в глуши, И никто тебя не сыщет между гор. Не спеши, бичо Шавлего, не спеши, В эту ночь назад вернуться не позор! Но путника ведет тропинка волчья — Петляет так, хоть дьявола зови, Красивая чоха порвалась в клочья, Кричи, зови,                       но кто придет на помощь? Плывет, как вечность,                                  время до утра, В лицо швыряет горсти снега полночь — Февраль, февраль,                                      бездомные ветра! И там, где слабых остановит робость, Где солнце зажигает новый день, С короткого разбега через пропасть Метнулась человеческая тень. …Стихает ветер.                                Вьюга замирает. Вершины гор всё четче и белей. А под скалою парень умирает, И шорох губ всё глуше и слабей: «Ах, ветер, ветер,                               я ослаб от боли, Мне не прожить сегодняшнего дня, Ты отыщи отряд в мухранском поле, Скажи Арсену, чтоб не ждал меня. Скажи, что не упало слез ни капли В селенье, где родился я и рос, И мать по сыну не рыдает в сакле, И девушка не распустила кос. Скажи, что мне уже не нужен лекарь, Что не сдержал я слова своего, Что умер между скал бичо Шавлего И лишь орлы оплакали его». 1938

73. АОН

Аон! Ты — часть угрюмого бога, защитник горы и долины. Этот колокол пожертвовал тебе я: Иоанне Бекаури. Помоги, Аон!

Надпись на колоколе, который называют «Отцом колоколов» 1 Юнец хевсур вошел вооруженный, Ружьем ударил в колокол…                                         И вот — Старик монах, кощунством пораженный, Помчался к теми                             поднимать народ. — Что так бежал? — Что в беседах случилось? Спросили поселяне у него. — Ну что же ты молчишь, Скажи на милость? Допрашивали весело его. — Алуды сын, безбожник и мятежник, Ударил в древний колокол ружьем. Где наш закон? Пускай страшится грешник — Он осквернил высокий божий дом!.. Замолк монах И ждал, что скажут люди, Услышав про ужасный этот грех. Но видно, все они погрязли в блуде: Вокруг седого раздавался смех… Тогда старик, безумцев проклиная, Побрел к себе, к своим колоколам. А в горы тишина пришла ночная, Ночная тьма с туманом пополам. 2 Друг к другу Жмутся сосны вековые И в темноту испуганно глядят. На дне ущелья глыбы голубые, По-человечьи скорчившись, сидят. Сбегает вниз крученая тропинка, Во тьму, в туман, в неведомый провал. А там река — извечно, без заминки — До блеска полирует щеки скал. …Века, века!                      Их прокатилось много, Их облики пропали в вышине… Седой старик ведет беседу с богом В молельне, в тишине,                                       наедине… Блеснет кометы искристая лента, Рассыплется над самой головой. И вдруг луна, испуганная чем-то, Исчезнет с неба, скрывшись за горой. Тогда в тумане мчатся чьи-то кони И никнут стебли вымокшей травы, Тогда в молельне на горе Аони Раздастся крик разбуженной совы. 3 В старинной нише не бывает ветер: Очаг,             котел для пива                                      да рога. И колокол висит над всем над этим, Как висельник, чья жизнь недорога. Старик придет, худой, неутомимый, Сухую землю долго мнет в руках… И если кто пройдет случайно мимо, Услышит бормотанье старика: «Кто разрушает то,                               что так привычно, Что было мне основою всего? Куда, Аон, твое ушло величье? Зачем не видно света твоего? Уж я старик… И мне невыносимо Считать несправедливости твои. Ты был силен,                         но где былая сила? Любил тебя — но больше нет любви. Не ты,              так кто же вызволит из мрака Твоих детей, что босы и наги?.. Да, люди мы,                       но даже и собака, На небо глядя, воет:                                     помоги!» И, словно перед богом в оправданье, Веревки в руку собирает он; И вот плывет глухое, как рыданье, Тяжелое: «Аон!          Аон!                  Аон!»