Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Монтвила Витаутас - Страница 80

80

4. Я ПРОДОЛЖАЛ РОССИЮ

Не тот этот город и полночь — не та.

Пастернак А люди с таинственной выправкой                                                 скрытой тыкали в парту меня, как в корыто. А люди с художественной вышивкой                                                               Россию (инстинктивно зшиток[25] подъяв, как меч) —                                               отвергали над партой. Чтобы нас перевлечь — в украинские школы —                                      ботинки возили, на русский вопрос —                                           «не розумию»[26], на собраньях прерывали русскую речь. Но я всё равно любил Россию. (Туда… улетали… утки… Им проще. За рощами,                  занесена, она где-то за сутки,                                         за глаз,                                                        за ночью, за нас она!) И нас ни чарки                          не заморочили, ни поштовые марки                              с «шаг» ающими[27] гайдамаками, ни вирши —                    что жовтый воск                                             со свечи заплаканной упадет           на Je[28] блакитные очи. Тогда еще спорили —                                      Русь или Запад в харьковском кремле. А я не играл роли в дебатах, а играл               в орлянку на спорной земле. А если б меня и тогда спросили, я продолжал — всё равно Россию.

5. ПОКОЛЕНИЕ ЛЕНИНА

Где никогда не может быть ничья.

Турочкин …И встанут                   над обломками Европы прямые,                   как доклад, конструкции,                     прозрачные, как строфы из неба,                  стали,                                мысли и стекла. Как моего поколения мальчики фантастикой Ленина заманись — работа в степени романтики — вот что такое коммунизм! И оранжевые пятаки                                  отсверкали, как пятки мальчишек,                                   оттуда в теперь. И — как в кино — проявились медали на их шинелях. И червь, финский червь сосет у первых трупы, плодя — уже для шюцкоров — червят. Ведь войну теперь начинают                                                  не трубы — сирена. И только потом — дипломат. Уже опять к границам сизым составы                 тайные                               идут, и коммунизм опять так близок — как в девятнадцатом году. Тогда матросские продотряды судили корнетов                           револьверным салютцем. Самогонщикам — десять лет.                       А поменьше гадов запирали              «до мировой революции». Помнишь — с детства — рисунок:              чугунные путы Человек сшибает                            с земшара                                              грудью! — Только советская нация будет и только советской расы люди… Если на фуражках нету                                           звезд, повяжи на тулью —                                  марлю…                                              красную… Подымай винтовку,                              кровью смазанную, подымайся                      в человечий рост! Кто понять не сможет,                                       будь глухой — на советском языке                                      команду в бой! Уже опять к границам сизым составы тайные идут, и коммунизм опять так близок, как в девятнадцатом году.

6. ГУБЫ В ГУБЫ

Когда народы, распри позабыв, В единую семью соединятся. Пушкин Мы подымаем                    винтовочный голос, чтоб так                   разрасталась                                              наша                                                       отчизна — как зерно, в котором прячется поросль, как зерно, из которого начался                                     колос высокого коммунизма. И пусть тогда на язык людей — всепонятный,                            как слава, всепонятый снова — попадет                мое,                       русское до костей, мое, советское до корней, мое украинское тихое слово. И пусть войдут и в семью и в плакат слова,             как зшиток[29] (коль сшита кипа), как травень[30] в травах, як липень[31] в липах тай ще як блакитные[32] облака! О, как я девушек русских прохаю[33] говорить любимым губы в губы задыхающееся «кохаю»[34] и понятнейшее слово — «любый». И, звезды                 прохладным монистом надевши, скажет мне девушка: боязно всё. Моя несказа́нная                        родина-девушка эти слова все произнесет. Для меня стихи —                          вокругшарный ветер, никогда не зажатый между страниц. Кто сможет его от страниц отстранить? Может, не будь стихов на свете, я бы родился, чтоб их сочинить.