Опасные пути - Хилтль Георг - Страница 29

В комнату вошел Кост.

— Мне нужно графа Лозена, — сказал король.

Кост вышел в переднюю, а вместо него явился граф.

— Антуан, — сказал король, — вчера я просил тебя принести рисунки для версальского праздника. Ты принес их? Где они?

— В кабинете Вашего величества, в красном портфеле, возле кресла, в котором Вы, Ваше величество, всегда обдумываете решение трудных вопросов. Не прикажете ли, Ваше величество, принести портфель сюда?

— Нет, пусть лежит там. Если придет Кольбер, я должен буду работать, — произнес король с плохо скрытым неудовольствием. — Тогда и без того увижу их. Ну, какие новости при дворе? Будет сегодня вечером собрание?

— Ее величество вдовствующая королева назначила играть в карты и надеется, что Вы, Ваше величество, осчастливите общество своим присутствием.

Король вздохнул.

— Будут ли представлены новые лица? Танцевать, значит, не предполагается?

— Нет, государь, будут только карты. Должны представляться две дамы, уже представленные гофмаршалу и намеревающиеся увеличить собой число блестящих особ при нашем дворе.

— Вот это прекрасно! Но кто же эти новые звезды? Герцогиня действительно уже говорила мне об одной из них. — Под “герцогиней” король всегда подразумевал свою скромную возлюбленную — Лавальер. — Это — не мадемуазель де ла Мот Уданкур?

— Да, государь, очаровательная дама.

— А кто же другая? Я припоминаю, что ее величество королева желала иметь еще одну придворную даму. Называли различных дам, предоставляя мне решить, которую из них удостоить такой чести. Однако я предоставил выбор на усмотрение ее величества королевы. Кто же эта счастливица?

— Если дама, на которой остановила свой выбор ее величество, будет осчастливлена и Вашим милостивым согласием, государь, то при нашем дворе появится одна из красивейших женщин на свете. Да, я беру на себя смелость утверждать, то мы можем гордиться, имея среди нас одну из очаровательнейших красавиц нашего века, если она удостоится чести принадлежать к нашему двору.

Король с любопытством прислушивался.

— Ты подстрекаешь мое любопытство. Кто эта дама? Видел ли я ее?

— Вероятно видели, государь, но только мельком. Ваше сердце, полное доброты и теплого чувства, всегда бьется только для одного предмета, и этот один предмет так наполняет его, что посторонние или новые явления проходят для него почти бесследно.

Комплимент оказался не из тонких, так как всякому в Париже было известно, что до возвышения Лавальер король уже восемь раз менял возлюбленных en titre и что ни одно качество не было так чуждо его характеру, как постоянство в любви. Тем не менее любимец был награжден благосклонным взглядом повелителя, охотно слушавшего лесть и любившего, когда его превозносили до небес.

— Очень возможно, что я не обратил на нее внимания, — сказал он. — Но кто же она?

— Атенаиса, маркиза де Монтеспан.

— Дочь нашего герцога? Та самая, которую я в прошлом году обвенчал с маркизом Анри де Монтеспан? Я уже слышал о ней… Но от кого же? Когда?.. Так это — она?

— Она самая, государь. Она является ко двору по особенному желанию ее величества. Сама маркиза не питает решительно никаких честолюбивых планов.

— Это мне очень нравится. Ах, теперь я вспоминаю, что видел ее, и, если не ошибаюсь, несколько дней назад мне рассказывала о ней герцогиня. Кажется, она хвалила веселый характер маркизы, а королева — добродетельное и чистое сердце. Не могу, однако, сказать, чтобы меня поразила красота этой дамы.

— Может быть, это произошло по той самой причине, о которой я упоминал; в противном случае Вы, Ваше величество, как тонкий знаток женской красоты, наверное, отличили бы Атенаису де Монтеспан, — сказал Лозен, искоса поглядывая на короля и намеренно подчеркивая каждое слово.

— Может быть, — спокойно ответил Людовик. — Но как случилось, что маркиза только в этом году появилась в придворных кругах? Отчего она не показывалась раньше?

— Когда ее отец, герцог де Мортемар, был назначен губернатором Орлеана, вся семья последовала за ним. Герцог принимал участие в собраниях пэров в залах Лувра, но последние дни жизни его преосвященства кардинала Мазарини не благоприятствовали расцвету юной красоты; поэтому герцог решил оставить семью в Орлеане. Маркиза еще до своей свадьбы привыкла вращаться в лучших кругах. Так она усердно посещала отель д’Альбрэ. Все увлекаются обхождением этой блестящей умом женщины; она великолепно умеет поддерживать разговор и очень остроумна; в ее семье ум и богатые способности были всегда обычными качествами, так что существует даже поговорка: “Умен, как Мортемар!”. В обществе маркизы невозможно соскучиться.

— Вот как? — протянул король. — Это — дивное качество. — И в его тоне как будто слышалась досада, что ему иногда приходится испытывать неприятную скуку. — Каким образом случилось, что маркиза только теперь вступила в брак? Меня удивляет, что при богатстве и положении ее отца она не вышла замуж гораздо раньше.

— Маркиз де Монтеспан вскоре после обручения запутался в весьма неблагоприятных семейных обстоятельствах, и до такой степени, что его брак был надолго отложен, даже казался почти невозможным. Но, несмотря на это, молодые люди остались верны взаимно данному слову. Маркиз только в прошлом году вернулся с юга, чтобы украсить обручальным кольцом руку своей прекрасной невесты.

Король задумался, глядя в потолок, и слегка провел рукой по лбу.

— Кажется, Граммон недавно рассказывал мне, что много говорили о любовных приключениях молодой герцогини де Мортемар, и… кажется, Фронтенака?

— Государь! — воскликнул Лозен с притворным жаром, — кто смеет это утверждать? Я знаю семейство Мортемара; ведь это я по приказанию Вашего величества и его преосвященства вызвал герцога из его имения в столицу, и мне известно, что уже тогда между маркизом де Монтеспан и молодой герцогиней существовало прочное чувство, и маркизу де Фронтенак было бы трудно бороться с ним. Да и обе королевы не могли бы так живо интересоваться маркизой де Монтеспан, если бы на ее репутации было хоть какое-нибудь пятно; также и ее светлость герцогиня де Лавальер не принимала бы у себя дамы, которая чем-нибудь скомпрометировала себя. Ваше величество, Вы знаете из уст самой герцогини, что с некоторых пор маркиза де Монтеспан постоянно бывает у нее.

Король улыбнулся несколько злой улыбкой.

— Похоже, как будто ты очень интересуешься маленькой маркизой. Ты защищаешь добродетель, прославляешь красоту с пламенным воодушевлением, подобно юному Расину. Уж не оказалась ли маленькая придворная дама опасной для тебя? Для тебя, победителя во всяком бою?

Лозен пожал плечами и молча поклонился.

Король взглянул на часы и сказал:

— Кажется, скоро должен явиться Кольбер[7]. Я не люблю, когда он велит докладывать о себе, точно хочет напомнить мне о моих обязанностях. Не могу сказать, чтобы этот мосье Кольбер представлял для меня веселое зрелище; но… это — большая сила! Доложи королеве-матери, что я приду на вечернее собрание, когда начнется игра. Ну, ступай! Мне надо ждать Кольбера.

Граф Лозен откланялся, а король отправился в свой рабочий кабинет. Придвинув кресло ближе к столу, он порылся в бумагах, потом обмакнул перо в чернила и принялся выводить какие-то буквы. Но это занятие скоро надоело ему. Он схватил красный портфель, в котором находилось расписание версальских празднеств, и так углубился в это любимое занятие, что не заметил, как дверь тихонько растворилась и к столу приблизился мужчина; несколько минут он молча рассматривал короля, потом слегка кашлянул. Король вскочил, захлопнул портфель, поспешно спрятал его в своем кресле и схватился за перо. Вошедший был его министр Кольбер, а король не желал, чтобы этот человек видел его праздным или занятым предметами, не касающимися государственных дел.

— Ах, Кольбер! — сказал Людовик. — Вы как раз застаете меня за работой. Подойдите ближе!

7

Жан Батист Кольбер — знаменитый государственный деятель, упрочивший французские финансы при Людовике XIV, проведший известную меркантильную систему и поднявший до цветущего состояния промышленность Франции, заложивший, так сказать, первый камень ее преобладания в Европе. Не зная увлечений, он обладал широким кругозором и привык ставить себе высокие цели, но в то же время был упрям и суров до жестокости.