Заманчивые обещания - Симмонс Сюзанна - Страница 20

— Не понимаю, о чем вы.

Однако ему не удалось ввести в заблуждение своего собеседника.

— Я говорю о вашем отношении к юной леди. Жалко, что нельзя промолчать.

— Моем отношении?

Пожилой мужчина, сидящий напротив, откинулся на спинку удобного, обитого кожей стула.

— Ну, интересе.

— Моем интересе?

Адам Коффин откашлялся.

— Возможно, я ошибся. Я думал… в общем, не важно, что я думал. — Он вздохнул. — Признаться, я очень плохо разбираюсь в женщинах.

Рука Трейса зависла над шахматной фигурой.

— Не расстраивайтесь, мистер Коффин. В мире нет ни одного мужчины, который бы до конца понимал женщин.

Почти застенчиво старик попросил его:

— Почему бы вам не называть меня просто Адам?

Трейс кивнул.

— Тогда и вы называйте меня Трейс.

— Ладно, Трейс. Между нами говоря, Джонатан Грант способен очаровать даже птичку на дереве.

— Шайлер не птичка.

— Верно.

— Черт возьми! — Трейс с чувством выругался, осознав, что сделал тактическую ошибку, передвинув своего слона.

— Вы сегодня витаете в облаках, — заметил Адам Коффин. — Уже в третий раз за последний час вы допускаете ошибку.

Трейс знал, что последует за этим. Адам немного поколебался и произнес:

— Шах и мат.

Трейс признал свое поражение:

— Ваша взяла.

Адам Коффин был скромен:

— Да, как будто.

Трейс не стал искать себе оправданий.

— Вы играете лучше меня.

— Не думаю, что это так, — робко возразил старик. — Но, как бы то ни было, я получил истинное удовольствие от нашей игры.

Они совершенно случайно обнаружили, что оба любят шахматы. Произошло это в тот самый день, когда Трейс заглянул в «Вязы», чтобы обсудить вопрос о доле Адама Коффина в наследстве.

В течение нескольких минут мужчины наслаждались молчанием: один — со своим верным другом, сидящим в кармане, другой — со своим, растянувшимся у его ног.

Наконец Адам нарушил молчание:

— Мисс Грант — интересная молодая женщина. Трейс не стал заглатывать наживку.

— Хмм, — уклончиво пробормотал он. Его собеседник, похоже, еще не закончил.

— При этом она весьма привлекательна.

Трейс снова ответил неразборчивым бормотанием. Победителя это не остановило.

— Кажется, она обладает недюжинным умом и сообразительностью. — Он пожал плечами. — Она не похожа на других. И неудивительно. Кора тоже была необычной.

— Это точно, — согласился Трейс.

Спустя минуту-другую Адам Коффин высказал еще одну мысль:

— Джонни может составить отличную партию мисс Грант.

Трейс сердито посмотрел на него и заявил:

— Джонни Грант не подходит Шайлер.

— Почему вы так думаете?

— Это подсказывает мне моя интуиция, — пояснил Трейс. — Он богатый. Красивый. Бесцеремонный. Слишком бесцеремонный. Он ей надоест до зевоты в первый же год, максимум — два.

— Возможно. — Казалось, Адам обдумывает его слова. — Однако, насколько я знаю, женщины не всегда видят мужчин такими, какими их видят другие мужчины.

Трейс считал так же.

— Даже умнейшие из женщин порой бывают слепы. Адам многозначительно приподнял седые брови.

— Да, бывают.

Они оба видели, как мужчина, о котором они говорили, заключил Шайлер в объятия и страстно поцеловал в губы.

Трейс вскочил со своего места.

Адам Коффин откашлялся.

— Думаю, вы не хотите выставить себя дураком.

Старик был прав.

Чтобы успокоиться, Трейс сделал глубокий вдох, задержал дыхание на несколько мгновений и затем резко выдохнул, освобождаясь от внезапного приступа злости и расцветшей буйным цветом ревности.

Он сел на место, повернулся к своему собеседнику и произнес с кривой усмешкой:

— А дуракам закон не писан.

Глава 13

— Интересно, как же справлялись с этой работой, когда не было газонокосилок? — проговорил Трейс, подходя к Шайлер и окидывая взглядом огромный ковер зеленой травы.

В это утро в поместье работала бригада из «Садоводства с нуля». Полдюжины мужчин подстригали лужайку — звук работающих моторов и запах бензина заполнили пространство. Другие шестеро рабочих подравнивали кусты и собирали граблями мусор.

Все проходило спокойно и неспешно.

Шайлер ощущала, насколько близко к ней находится Трейс.

Сердце забилось чаще. Она облизнула губы и произнесла:

— До появления газонокосилок? Могу ответить одним словом.

Трейса позабавило ее заявление.

— Одним словом?

Она кивнула:

— Овцы.

— Это как «Бе-бе, черная овечка, есть ли у тебя шерсть»? — засмеялся он, цитируя известный детский стишок.

Шайлер снова кивнула:

— В большинстве старых поместий вдоль Гудзона раньше всегда разводили овец. Некоему Джону Армстронгу император Наполеон I даже прислал стадо мериносов в качестве свадебного подарка.

Трейс приподнял брови, искусно изобразив удивление:

— Сам Наполеон Бонапарт? У меня просто нет слов.

Шайлер не могла понять, шутит он или серьезен. Она тряхнула пышными волосами. Для первого мая было не по сезону душно. Как было бы здорово собрать волосы в «конский хвост», как в детстве!

— Ты знаешь, что некоторые из самых старых построек племени майя находятся на острове посреди Гудзона?

Трейс ничего об этом не слышал.

— Один богатый землевладелец из здешних мест раскопал на Юкатане целую древнюю деревню, разобрал ее по частям и перевез по воде на принадлежащий ему остров. Там ее собрали заново. Эти древние руины находятся там до сих пор, — сказала она, разглаживая пояс своих сшитых на заказ слаксов. — Естественно, подобное пренебрежение к изначальному местонахождению деревни сейчас сочли бы святотатством, но полтора столетия назад в этом не было ничего предосудительного.

Трейс провел рукой по волосам.

— Они грабили. Они мародерствовали. Потом делили награбленное.

Шайлер повернула голову и посмотрела ему в лицо:

— Кто «они»?

— Промышленные магнаты, которые наживались на строительстве железных дорог, сколачивали целые состояния на Уолл-стрит с помощью других темных делишек, а потом на эти грязные деньги строили роскошные поместья на берегах Гудзона.

— Они были такими же людьми, как и все остальные, — напомнила ему Шайлер, поднеся руку к горлу.

— Так ли? — Он пожал своими широкими плечами. — В свое время Джей Гулд подавил вспыхнувшее на железной дороге восстание — рабочие требовали паршивые девять долларов страховки в неделю. И это тогда, когда он сам зарабатывал по сто тысяч долларов за тот же срок.

В голосе Трейса было что-то такое, чему Шайлер никак не могла подобрать названия. Она облизнула губы и стала слушать дальше.

Трейс продолжал:

— Другой магнат-грабитель не долго думая потратил полмиллиона долларов на конюшню и застекленный внутренний двор, чтобы его лошади могли тренироваться в комфортных условиях, тогда как его рабочие жили в полной нищете. — Обращаясь больше к себе самому, чем к Шайлер, Трейс после паузы добавил: — Говорят, взрослые люди плакали от радости, когда узнали о смерти этого так называемого джентльмена.

— Как печально, — прошептала Шайлер.

Но Трейс еще не закончил:

— Еще при жизни Командора Корнелиуса Вандербильта всем было известно, что этот основатель железнодорожного дела преследовал своих горничных и не пропускал ни одной юбки, пока не стал слишком дряхл для подобных забав, даже если ему удавалось кого-нибудь залучить к себе. Марк Твен, например, говорил, что он не знает о Вандербильте ничего, за что того нельзя было бы пристыдить.

— Нравственность, как и ее отсутствие, не является отличительной чертой какого-либо класса, — возразила Шайлер.

— Я не говорю о классах. Я говорю о богатстве и чистой, беспримесной, неутолимой алчности, — ответил Трейс. — Разница огромная.

Шайлер бросило в дрожь.

— Ты говоришь так, будто лично пострадал от их проступков.

— Я потомок «династии» чернорабочих и нищих, как церковные мыши, фермеров, — провозгласил Трейс. — Что ты на это скажешь?