Кредиторы гильотины - Бувье Алексис - Страница 42

– Да. Мне приятно помолиться о нем. Я забываю его в последнее время.

Она вошла на аллею, но, сделав несколько шагов, вдруг остановилась и с удивлением повернулась к своей спутнице.

– Там кто-то есть, – сказала она.

– Что ты говоришь?

Луиза протянула руку и указала на могилу, находившуюся немного дальше, возле которой стоял на коленях мужчина, закрыв лицо руками.

– На могиле кто-то молится, – повторила она.

Нисетта взглянула и схватила Луизу за руку.

– Пойдем, пойдем скорее! Мы приедем сюда в другой раз! – говорила она.

Но Луиза едва держалась на ногах и не в состоянии была сделать ни шагу: она узнала того, кто молился на могиле. Это была очень простая могила, окруженная маленьким садиком. На простом камне была вырезана надпись: «Здесь покоится Мария-Анна-Полина Панафье, умершая в 30 лет», а немного ниже – «Здесь покоится Луи Поль Панафье, умерший в 2 года. Молитесь за них». Молившийся же мужчина был никто иной, как Панафье. Услышав шаги, он поднялся с колен и взглянул на посетительниц. Узнав их, он вскрикнул, но быстро овладев собой, подошел к Луизе.

– Зачем вы сюда пришли? – произнес он.

Взволнованная Луиза не могла ничего отвечать, за нее ответила Нисетта:

– Господин Панафье, мне кажется, вы выбрали для скандала неподходящее место.

– Скандал происходит из-за вашего, мадам, присутствия здесь – с презрением отозвался Панафье. – Здесь покоятся моя мать и мой ребенок, и я запрещаю таким женщинам, как вы, оскорблять своим присутствием их могилу.

– Мсье, вы не имеете права говорить со мной в таком тоне. Я вправе идти туда, куда хочу. Я сопровождаю Луизу на могилу ее ребенка, и вы не имеете права запретить ей приходить сюда!

– Вы говорите, что я не имею права отказаться от ее лицемерных молитв?

– Это ребенок Луизы, и она имеет право называть его своим ребенком.

– Негодная! – прорычал Панафье и хотел броситься на Нисетту, забыв, что она женщина.

Но та, видя гнев, мелькнувший в глазах Панафье, поспешно отступила, а Луиза, услышав оскорбление, победила свое волнение и бросилась к Панафье, чтобы остановить его.

– Она лжет, Поль! – говорила она. – Она лжет, клянусь тебе.

Говоря это, она опустилась на колени перед Панафье. Нисетта же благоразумно спряталась за могилу.

Как часто бывает после сильного припадка гнева, Поль, увидев, что Нисетта уходит, а Луиза стоит перед ним на коленях, почувствовал, что слезы подступают к его глазам.

– Так вот где я должен был увидеться с тобой! И не стыдно тебе, Луиза, приезжать сюда с этой женщиной, которая губит тебя. Ты знала, какое горе ты мне причинила? Ты же знаешь, как это жестоко!

– Сжалься надо мной, – проговорила Луиза.

– Луиза! – сказал Панафье спокойным тоном. – Я не хочу объясняться с тобой здесь. Встань.

– Я не встану, пока ты меня не простишь.

– Я не хочу говорить с тобой здесь. Неужели ты этого не понимаешь? Встань.

Поль нахмурил лоб. Он вспомнил про аббата. Тем не менее, он сдержался.

– Луиза, – сказал он, – можешь ли ты уделить мне один час?

– О да, сейчас же! – с готовностью отозвалась Луиза.

– Только не сегодня.

– Когда ты хочешь?

– Завтра утром.

– Может быть, ты придешь ко мне? Или где мне найти тебя?

– Приезжай ко мне, но ты должна согласиться еще на одно условие.

– Какое?

– Ты поклянешься на могиле нашего ребенка, что до завтрашнего дня не увидишься ни с кем, даже с Нисеттой.

– Клянусь тебе!

Говоря это, молодая женщина протянула руку по направлению к могиле своего сына.

– Хорошо, до завтра. Иди в эту сторону, а я хочу остаться и поговорить с Нисеттой.

– Поцелуй меня.

– Нет, – сухо ответил Панафье.

Луиза не смела настаивать, но крупные слезы потекли по ее щекам, и она хотела опуститься на колени, но Панафье поднял ее.

– Иди, – сказал он. – Завтра мы придем сюда вместе, и ты успеешь тогда помолиться.

Луиза опустила голову и послушно ушла со слезами на глазах.

Когда Панафье увидел, что она исчезла на главной аллее, он направился к тому месту, где спряталась Нисетта. Но он напрасно искал ее. Нисетта давно уже ушла. Опасаясь, как бы она не встретилась с Луизой, он поспешил к выходу из кладбища, но вскоре увидел Луизу, выходившую одну. Она плакала, и он заметил на ее руке громадный бриллиант, сверкавший в лучах солнца. Спрятавшись за маленькой будкой сторожа, он увидел, как Луиза села в карету. Она была одна, и он слышал, как она приказала кучеру ехать домой.

– Я убежден, что Луиза не изменит данной клятве, а завтра будет видно.

Затем, охваченный гневом и ревностью, он направился к Парижу. Придя домой, он все еще думал о сцене, которую пережил, и сам удивлялся своему мужеству, так как давно привык исполнять все желания Луизы. И при мысли о проявленной им жестокости слезы выступили у него на глазах. Он любил Луизу и чувствовал, что даже ее проступок не уменьшил его любви к ней. Одна мысль об аббате приводила его в ужас, и несмотря на презрение, наполнявшее его душу, и отвращение, которое он чувствовал к неверной, несчастный был вынужден сознаться самому себе, что обожает свою Луизу. Он уже сожалел, что не увез ее с собой.

– Но, – сказал он, – слезы сожаления ни к чему не приводят. Я не могу и не хочу забыть Луизу, виновна она или нет. Я хочу ее спасти от той грязи, в пучину которой она бросилась. Сначала нужно спасти ее, а затем будет видно – люблю я ее или нет.

Когда Поль проходил мимо привратницкой, ему сказали, что о нем спрашивали.

– Кто приходил?

– Молодой человек лет двадцати восьми или тридцати.

– Он обещал прийти еще?

– Он сказал, что придет через час.

– Хорошо. А вы видели раньше этого господина?

– Нет, мсье. Это молодой человек не особо приличного вида, но в то же время он и не рабочий.

«Кто бы это мот быть?» – подумал Панафье.

– Впрочем, он о вас мало знает, так как расспрашивал о вашем положении.

– Он не представился?

– Нет, мсье.

– И вы не спрашивали его?

– Нет, спрашивал, но он не захотел мне отвечать. Сказал только, что должен вас видеть, но что вы его не знаете.

– Я его не знаю…

– Да, по имени, но вы с ним где-то встречались.

– Хорошо, когда он придет, скажите, что я его жду.

После этого Панафье поспешно поднялся к себе и, приведя все в порядок, стал ждать.

Не прошло и четверти часа, как в дверь постучали. Он открыл дверь, и в комнату вошел довольно бедно одетый молодой человек, с таинственным видом спрашивая:

– Господин Панафье?

– Это я, – ответил Поль.

Незнакомец зашел, запер за собой дверь и огляделся, чтобы убедиться, что они одни.

– Вам письмо, – сказал он.

Панафье был очень удивлен его поведением, но незнакомец прибавил:

– Письмо от дамы.

Он вынул из кармана письмо и передал его Панафье со словами:

– Прочтите скорее. Дело очень срочное.

Панафье поспешно распечатал письмо и прочел:

«Поль! С той минуты, как я увидела тебя на кладбище, я плачу и страдаю. Поль! Я хочу тебя видеть. Если я поступила плохо, я хочу оправдаться. Вся моя вина в том, что я любила тебя настолько, что стала ревновать к другой. Я хотела уничтожить твою привязанность, и за это наказана твоим презрением! Поль! Умоляю тебя, согласись увидеться со мной. Я буду ждать тебя сегодня вечером у Баландье. Твой отказ приведет в отчаянье ту, что тебя любит и не заслуживает презрения, которое ты ей выказываешь.

Нисетта».

Панафье пожал плечами и смял письмо. Но тут же ударил себя по лбу и вскричал:

– А может быть, мне удастся многое узнать…

В эту минуту в дверь снова постучали. Поль открыл и был немало удивлен, увидев Густава Лебо.

– Это вы, мсье, спрашивали меня час тому назад? – спросил Панафье.

– Да, меня прислал к вам господин Лоре.

Панафье предложил посетителю стул, хотя посещение Густава не доставляло ему удовольствия.

– Чему я обязан вашему посещению? – спросил он.