Кредиторы гильотины - Бувье Алексис - Страница 43

– Господин Панафье, – начал Густав, – мне кажется, что вы плохо меня знаете, и я хотел сказать вам, что я совсем не тот человек, за которого вы меня принимаете. Слава Богу, я могу сказать, что был несчастен, но не бесчестен.

Панафье с большим удовольствием зажал бы рот Густаву, но позволил ему говорить. Густав, заблуждаясь по поводу молчания Панафье, продолжал говорить:

– Видите ли, мсье, я дорожу уважением честных людей. В полиции вас обманули, сказав, что меня обвинили в воровстве. Это ложь, мсье. Я, слава Богу, не вор. Один раз я был у ювелира и каким-то образом запонкой зацепился за ту часовую цепочку. Он сразу же начал кричать, что я вор. Вы понимаете, я покраснел, попытался зажать ему рот, не желая, чтобы он говорил слова, которые, являясь справедливыми или нет, одинаково должны были повредить моей репутации. Меня арестовали. И знаете, что сказал ювелир? Что я держал цепочку обеими руками и что не только пытался зажать ему рот, но так сильно ударил его по лицу, что вышиб ему два зуба. Все это была ложь, но печальнее всего то, что следователь поверил ему, и меня осудили. Видя, как люди злы, и желая навсегда оградить себя от подобных случаев, я привязался к Женщине, которая была, для меня, как мать, навещала меня в тюрьме и, зная когда-то людей высшего круга, добилась помилования. Тогда мои привязанность и благодарность к ней опять истолковали превратно и меня представили тем, кем я никогда не был. Вот, мсье, и вся истина.

– Бог мой, – сказал Панафье, – наши отношения будут чисто деловыми и очень непродолжительными, так что более близкого знакомства не требуется.

– Извините, мсье, я хочу, чтобы меня знали таким, каков я в действительности.

– Вы хотите? – насмешливо повторил Панафье.

– Да, конечно, мсье, конечно, – повторил красавец Густав протяжным тоном, свойственным определенным слоям парижского населения.

– Если вы хотите, то я скажу, что знаю вас лучше, чем вы меня. Я наводил о вас справки после нашей встречи у «Детей лиры Орфея».

Красавец Густав был немного смущен.

– Одна женщина, даже не заслуживающая называться женщиной, которую ее постыдное ремесло один раз уже довело до скамьи подсудимых, и которая была бы осуждена, если бы не пользовалась покровительством высокопоставленных особ, разврату коих она потворствовала, женщина, теперь дающая обеды, когда-то любила вас. Вы в то время были еще юношей, и было вам 16 лет. Она взяла вас тогда, когда вы бежали из мастерской, обокрав своего хозяина, чтобы начать жить с целой шайкой негодяев, промышляющих воровством. Вас должны были арестовать, но она заплатила вашему хозяину.

– Ах, Боже мой! Это детские проказы!

– Вы жили с ней, когда вам было 17, а ей 40 лет. Так как вы изменили ей с какой-то молоденькой девчонкой, то она поссорилась с вами. Когда вас вместе с вашей любовницей арестовали за воровство, подвергли суду и осудили, вы снова прибегли к помощи вашей первой возлюбленной и благодаря ее протекции были помилованы. С тех пор вы живете у нее и на ее средства. Теперь вы видите, что я вас знаю.

Красавец Густав выглядел смущенным. Несколько минут продолжалось молчание. Наконец Густав сказал:

– Господин Лоре прислал меня сообщить вам сведения.

– Говорите.

– Человек, которого зовут аббатом, и который в клубах представляется Раулем, должен отправиться сегодня вечером в клуб на улице Омер.

– Вы хотите сказать – в игорный дом.

– Да.

– И вы знаете, в котором часу?

– Около полуночи.

– Как вы узнали это?

– Сегодня большой вечер. Будет настоящая игра, а в такие дни этот дом закрыт для всех.

– То есть?..

– Да, вы можете пройти через двор, но ничего не увидите, так как все огни будут погашены.

– Как же туда попасть?

– Надо иметь особое приглашение от хозяина дома, которое он дает только тем, кого знает.

– Что это за приглашение?

– Вот вам одно – господин Лоре приказал взять для вас.

С этими словами красавец Густав передал Панафье карточку в конверте. Панафье вынул ее и прочитал:

«Господин С.Асор имеет честь просить господина Панафье провести у него вечер в субботу, пятнадцатого. Начало в полночь. Просит предупредить его, если господин Панафье не сможет быть, и в таком случае возвратить карточку».

– Хорошо, благодарю вас, мсье, – прочитав, сказал Панафье.

– Господин Лоре приказал мне быть в вашем распоряжении сегодня вечером.

– Да, вы, может быть, понадобитесь мне, но только не там.

– А где же?

– У Баландье.

– О, мсье, – с беспокойством проговорил Густав. – Прошу вас, не говорите никому, что я делаю. Если бы она это знала!..

– Вам нечего этого бояться, – ответил Панафье, – просто я буду там обедать с одной особой, о которой мне нужно кое-что узнать. Будьте там, посмотрите на нее, а завтра я с вами встречусь.

– Понятно. Как скажете. Я приду к вам, мсье.

– Хорошо.

– В это же время?

– Да.

После этого красавец Густав ушел с самым веселым видом.

Оставшись один, Панафье написал записку Ладешу и Пьеру Деталю, в которой назначил им свидание в 11 часов. Затем, отослав записку, сел в фиакр и отправился к братьям Лебрен. Братьев не было дома, а час обеда приближался, и он приказал кучеру ехать в предместье Сен-Дени.

В это же самое время Нисетта выходила из фиакра в предместье Сен-Дени, недалеко от улицы Энгиен, перед маленьким домом, который мы уже описали читателю. Пройдя главные ворота, она поднялась на третий этаж, и, войдя в переднюю, спросила у толстой служанки:

– Меня кто-нибудь спрашивал?

Служанка поглядела на нее с глупым видом, не зная, что отвечать, потом позвала свою госпожу.

Баландье тут же явилась со своей неизменной улыбкой.

– А, это вы! Как вы редко стали у меня бывать… Кого вы спрашиваете?

– Молодого человека, который, помните, приходил в тот день, когда мы обедали в отдельной комнате с аббатом.

– Тот, что устроил сцену, – господин Панафье?

– Да, именно он.

– Я его отлично знаю. Нет, не приходил еще.

Баландье и Нисетта разговаривали в коридоре, служившем передней, в который выходила дверь кухни, освещенная коптившей керосиновой лампой. Вдруг раздался голос, казалось, выходивший из кухни.

– Вы говорите про господина Поля Панафье?

– Да, мы говорили о господине Поле Панафье, – повторила Баландье.

– Тогда вы можете быть спокойны. Он придет сегодня вечером.

– Он приказал это передать? – поспешно спросила Нисетта.

Густав не желал давать объяснений и сказал:

– Я встретил его. Он велел оставить место за столом.

Нисетта была немного удивлена, что Панафье приказал оставить место за общим столом, так как надеялась пообедать с ним наедине, в отдельной комнате. Тем не менее, она поняла, что надо быть сдержанной, и, подумав о том, что ей предстоит провести с ним целый вечер, может быть, и более, она даже была довольна, потому что, обедая в обществе, он не решится ее упрекать.

– Благодарю, – проговорила она, – я займу два места в конце стола.

– Да, моя милая, – согласилась Баландье. – Выбирайте.

Нисетта вошла в большой зал тогда, когда садились за стол. Все обычные посетители были тут, но ни одного мужчины. Приход Нисетты никого не удивил, так как она была известна в доме.

Четверть часа спустя вошел Панафье. Он подошел к Нисетте, которая встала, когда он вошел, и боязливо протянула ему руку, указав на место рядом с собой.

Панафье пришел улыбающийся и веселый, казалось, совершенно забыв сцену на кладбище.

– Ты ждала меня? – сказал он, с самым непринужденным видом садясь рядом с Нисеттой.

Последняя была немного удивлена.

– Да, Поль, я здесь уже четверть часа.

– Я писал тебе, что буду в восемь часов. Сейчас ровно восемь.

Его любезность очень обрадовала Нисетту.

– Дело в том, что мое сердце идет быстрее часов.

Панафье ничего не отвечал, занятый своим супом.

– Жаль, что мы обедаем в общей комнате, – продолжала Нисетта. – Мне нужно многое сказать.