Гарем - Смолл Бертрис - Страница 107

Я всегда уважал тебя, мама, и считаю тебя источником своего ума. Поэтому отныне ты станешь Хафизе, то есть «мудрая». Если хочешь быть валидэ, то тебе придется согласиться на смену имени.

— Хорошо, сын. Для того чтобы сделать тебе приятное, я стану Хафизе. Остается только надеяться, что я не разочарую тех, кто воспримет мое новое имя серьезно.

Губы Сулеймана тронула мягкая улыбка, — Лично меня ты ни разу не разочаровывала, мама. Я знаю, ты также никогда не разочаровывала отца. Даже в самом конце его жизни, когда он стал уже совсем другим. А раз тебе удалось угодить двум султанам из династии Османов, сама посуди, разве ты можешь не угодить нашему народу?

— Селим был прав, когда говорил, что ты стал большим дипломатом. Если бы из тебя еще получился равноценный воин и законодатель, возможно, история и запомнила бы тебя. Ну ладно… О Аллах, как же я голодна! Последние несколько недель я почти ничего не ела. — Чмокнув сына в щеку, она напомнила ему на прощание:

— Итак, до заката.

Она ушла. Как только это произошло, в комнате вновь появилась Гюльбейяр:

— Чего она требует?

— Признания своих прав, о чем я непростительно забыл, — ответил Сулейман. — Сегодня вечером я объявлю ее султанской валидэ.

Гюльбейяр фыркнула:

— О, мой господин, какой старомодный обычай!

Сулейман внимательно взглянул на свою красивую кадину, которая стояла перед ним, обиженно поджав губки. Он не мог не заметить, как сверкнули в медового оттенка волосах Гюльбейяр побрякушки, о которых говорила ему мать. «Да, она избалована. Мать и тут права. Воистину на нее всегда можно положиться».

— Ты будешь подчиняться ей, — проговорил он, — и оказывать знаки должного уважения. Еще до захода солнца она станет «Королевой всех, кто под вуалью», и относиться к ней придется соответственно. Загляни к ней сегодня до вечера вместе с Мустафой. Поздравь с новым назначением. Может, она подскажет тебе, как лучше одеваться. Ты похожа скорее не на султанскую кадину, а на жену загородного помещика!

Гюльбейяр изумленно взглянула на него, губки ее задрожали, и она стала всхлипывать:

— Ты так жесток, несправедлив ко мне! Раньше тебе всегда нравилось, как я одеваюсь! Это твоя мать настраивает тебя против меня!

Молодой султан обнял Гюльбейяр:

— Не плачь. Ты нравишься моей матери. Между прочим, именно она дала понять, что отныне тебе следует одеваться в те одежды, которые должна носить бас-кадина султана. Она считает, что твоя природная красота достойна лучших нарядов, — вновь пустив в ход свою дипломатию, произнес Сулейман.

Гюльбейяр стала успокаиваться.

— Не смотри на меня, — прошептала она. — У меня покраснели и опухли глаза.

— У тебя очень красивые глаза, мой маленький цветочек. А теперь я должен оставить тебя. Дела.

Он поднялся, поцеловал ее и вышел из комнаты. Гюльбейяр проводила его взглядом, затем достала зеркальце и принялась внимательно изучать себя.

Вечером во дворце и в столице уже всем стало известно, что Сулейман публично объявил свою мать султанской валидэ Хафизе. Старшие женщины сераля вздохнули с облегчением, ибо за те несколько недель, что Сайра безвыходно провела у себя в покоях в трауре и скорби, из-за невежества Гюльбейяр отлаженная гаремная система начала трещать по швам.

Не имея над собой авторитетной начальницы, молоденькие девушки совершенно разленились. Дисциплина в гареме исчезла, и то и дело стали возникать мелочные скандалы и ссоры. Теперь же в среде гедиклис царили неуверенность и настороженность. Они знали, что у Сайры зоркий глаз и она не терпит праздности в любом виде.

На следующее утро валидэ, проснувшись, плотно позавтракала. Голова была ясная, и в мозгу вертелось множество планов, которые хотелось поскорее претворить в жизнь. Перед сном она тщательно осмыслила сущность своего нового положения. Она была любимой женой покойного султана и матерью нынешнего. Сайра понимала, что никогда уже она не будет ни жить, ни любить, как нормальная женщина. У нее ничего теперь не осталось, кроме власти. Но зато какой власти! Отныне ее слово было законом не только в стенах гарема, но и по всей империи. Порой к ней за советом в государственных делах будет обращаться и сын, ставший султаном. Подобное возвышение многих изменило бы к худшему и привело бы к многочисленным злоупотреблениям своим положением, но в Сайре-Хафизе, воспитанной Рефет, Хаджи-беем и Селимом, возобладал рассудок.

Переговорив с ага Кизляром, она решила, что все девушки старше двадцати лет будут с честью отпущены из гарема и отданы в жены тем людям, которых Сулейман хотел бы наградить в ознаменование своего восшествия на отцовский трон. Каждая девушка получит хорошее приданое, и не только в виде своего гардероба и личных украшений, но и денежное. Девственницы, воспитанные и получившие образование в султанском гареме, высоко ценились в обществе как невесты, поэтому первое решение валидэ было встречено с шумным одобрением.

Из оставшихся в гареме было много тех, кто по возрасту уже не мог рожать детей и приносить другой пользы. Все они были удалены в Шатер стареющих женщин, где им обеспечили все условия для того, чтобы в покое и комфорте дожить свои дни.

Фирузи и Сарина весьма обрадовались той перемене, какая произошла в подруге в связи с ее новым назначением. Сайра вновь стала прежней. Смерть Селима, а затем и прострация бас-кадины, затянувшаяся на несколько недель, испугали Фирузи и Сарину. Они тоже носили траур, ибо искренне любили своего мужа, но все же не так сильно, как Сайра.

Дело в том, что Фирузи так и не смогла до конца стереть из памяти образ своего молодого жениха, с которым ее насильно разлучили в самый день свадьбы. Сарина же видела, что Селим больше других любит Сайру. И она просто боялась питать сильные чувства к человеку, сердце которого отдано другой. Поэтому любовь ее была больше к детям. Тем не менее обе женщины пролили немало искренних слез, узнав о смерти Селима, и сильно тосковали по нему, ибо он олицетворял собой смысл их жизни. Теперь они утратили свой высокий статус кадин живущего султана и боялись заглянуть в будущее. Больше всего их страшила перспектива бездействия. Но Сайра развеяла эти тревоги.