Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая - Шульман Нелли - Страница 44

— Вот и все, — вздохнул про себя Джон, выпив. "Можно подумать, что ты не верил? Не верил, до конца не верил. А это тот инженер, о котором Эйлер написал, я же помню. Вот оно как бывает".

— Мне очень жаль, — мягко сказал он вслух. "А что это вы вдруг решили зимним вечером по Неве плавать, господин инженер? Как вас зовут, кстати?"

— Месье Теодор, — Федор подавил желание закрыть глаза. Он добавил, по-русски: "Федор Петрович Воронцов-Вельяминов. Меня хотели арестовать".

— Рассказывайте все, — велел мужчина, что сидел напротив него. Федор, глядя в пристальные, светло-голубые глаза, подчинился.

Выслушав, Джон помолчал: "Вот что, месье Теодор, уезжайте-ка вы отсюда — и подальше". Увидев, как Федор открыл рот, герцог поднял руку: "Знаю, все знаю. Вам надо найти вашего брата. Сидя в крепости, а тем более — на каторге, вы этого все равно не сделаете".

— Мой брат может приехать в Санкт-Петербург, — неуверенно начал Федор, — искать меня…

— Ваш брат, — отчеканил Джон, — по молодости и незнанию влез в интригу, которая не вчера началась. Теперь вы меня послушайте, месье Теодор.

Федор молчал, отхлебывая ром. Потом, он, растерянно, сказал: "Мой брат хотел на ней жениться…"

— Видимо, да, — пожал плечами Джон: "А ведь там еще что-то было, в октябре, в крепости. Врач туда ездил, несколько раз. Наверное, болела она. Сейчас уже не узнать, конечно. Пусть упокоится с миром, бедная женщина".

— Так вот, — продолжил он, вслух, — императрица Екатерина, наверняка, подозревает вашего брата в шпионаже. И вас, заодно, тоже. Уж больно профессия у вас подходящая.

— Какая ерунда! — резко сказал Федор, — я докажу…

— В Пелыме доказывать будете? — ядовито поинтересовался Джон. "Послушайте, вам сколько лет?"

— Двадцать пять, — неохотно ответил Федор.

— Тем более, — Джон подошел к столу. Взяв листок чистой бумаги, мужчина стал что-то писать. "Бесполезно, — смешливо, подумал он. "Я же вижу — предложи я ему работать на меня, он мне голову разобьет, а то и похуже. И брат у него, наверняка, такой же. Ничего, посмотрим, что через пять лет будет".

— Я хотел обратиться к Суворову, он друг моего отца, покойного, — вдруг сказал Федор.

— Суворов сам в опале, — Джон убрал письмо в конверт и запечатал его: "Запомните. Я вам ссужу денег. Доберетесь до Або, оттуда ходят корабли в Гамбург. А уж в Германии, с ее шахтами — не пропадете".

— Я там учился, в Гейдельберге, — Федор все смотрел в непроницаемую черноту за бортом корабля. "Я не хочу бежать из своей страны".

— Никто не хочет, — хмыкнул Джон. "Но иногда приходится. Вы еще вернетесь, не волнуйтесь. Так вот, — он засунул руки в карманы матросской куртки, — захотите отдать долг, или просто выпить кофе, приедете в Лондон, и придете к собору Святого Павла. Там улица — Ладгейт Хилл. Трехэтажный дом по правой стороне, синяя дверь. Отдадите привратнику".

Федор повертел в руках конверт и покраснел: "Я не знаю английского".

— Может, еще выучите, — рассмеялся Джон, — у нас тоже хорошие шахты. Тут написано просто: "Мистеру Джону, в собственные руки".

Федор посмотрел на печать со львом и единорогом: "Хорошо, я запомню".

— Вот и славно, — Джон поднялся и велел: "Спите. Сейчас мы снимемся с якоря и пойдем в Або, ветер хороший, дня через два будем там. Я вас ссажу на берег, и распрощаемся, месье Теодор. Уж не знаю, на сколько, — он развел руками.

Федор зевнул: "А что вы делали на реке?"

— Рыбу ловил, — развел руками Джон. Он вышел, закрыв за собой дверь каюты. Уже на палубе герцог велел капитану: "Как будем подходить к шведским берегам, поднимите флаг. Все-таки суверенная страна, у нас с ними мирный договор. Неудобно, еще за контрабандистов примут. А потом вернемся сюда, — он взглянул на плоский, едва заметный в сумерках, поросший соснами берег залива и задумчиво добавил: "Вернемся, и закончим дела".

Матросы почти неслышно подняли якорную цепь. Бот, накренившись, поймав ветер, пошел на север.

Интерлюдия

Иерусалим, декабрь 1775 года

Мужчина проснулся еще до рассвета. Открыв глаза, он лежал, глядя в каменный потолок комнаты. За деревянными ставнями падал легкий, горный, сухой снег. Горел очаг, было тихо. Он, вымыв руки, пробормотав молитву — стал одеваться.

— Тридцать пять, — подумал он, выходя из своей спальни. Он прислушался — в комнате дочери раздавалось какое-то шуршание.

— Я сейчас, папа, — раздался веселый, девичий голос. "Сейчас спущусь и сварю тебе кофе. Возьми, пожалуйста, завтрак, он на столе лежит".

— Спала бы еще, — усмехнулся Исаак Судаков. Подняв свечу, он пошел вниз, по узкой, каменной лестнице. На кухне было почти тепло. Он, подбросив дров в очаг, посмотрев на огонь, вздохнув, пробормотал: "Что-то не так".

Лея просунула черноволосую голову в дверь: "Доброе утро, папа, я за водой".

— Хорошо, деточка, — Исаак все смотрел в окно, на тонкий слой снега, что лежал на булыжниках двора. "Днем растает, — сказал себе он. "Какая зима холодная. Господи, ну почему я — все чувствую, зачем ты меня избрал для этого?".

Запахло кофе. Дочь, наполнив медную кружку, строго велела: "Садись".

— Я сегодня пойду к госпоже Альфази, — сказала девушка, подперев ладонью щеку, — отнесу цдаку, что мы ей собрали, с детьми помогу, и вообще, — она помолчала, — пусть хоть на улицу выйдет, а то она целыми днями плачет, бедная.

— Может, и вернется еще ее муж, — Исаак пригладил ладонью темные, побитые сединой пряди волос, — все же с осени не так много времени прошло. Караван мог заблудиться.

— Он каждый год в Каир ездит, — черносмородиновые глаза дочери погрустнели, — наизусть дорогу знает, папа. Он же торговец. Госпожа Альфази говорит — наверное, бедуины на них напали.

— Упаси Господь, — Исаак поднялся, и взял холщовую салфетку: "Я в ешиве пообедаю, деточка. Ты заниматься сегодня будешь?"

— Да, — Лея вылила остатки кофе в свою чашку, — мы сейчас Псалмы читаем, с комментариями. Папа, — она подняла глаза, — что-то случилось, да? Я же вижу.

Исаак только тяжело вздохнул, надевая плащ: "Ты будь осторожнее, деточка, скользко на улице".

Выходя на улицу, он обернулся — дочь стояла, прислонившись к воротам, улыбаясь, глядя ему вслед.

— Господи, — подумал Исаак, спускаясь по еще темной, тихой улице Ор-а-Хаим вниз, к ешиве, — двадцать три года. У подруг ее уже дети. Единственная дочь, единственная дочь, Господи. Но нельзя, же неволить девочку, а пока ей никто по душе не пришелся. Уже и сваты не ходят, слышал я, что говорят — мол, разборчивая очень, отец- глава ешивы, слишком много о себе возомнила. Ерунда! — он поцеловал мезузу и толкнул тяжелую, деревянную дверь. "Просто девочка хочет любви. А кто же ее не хочет? — Исаак вошел в еще пустой, маленький, прохладный зал синагоги.

— Тридцать пять, — повторил он, беря молитвенник. "Так не может долго продолжаться, сказано же: "В каждом поколении есть тридцать шесть праведников, ради которых Божественное Присутствие осеняет мир. Если умирает кто-то из них, то его место сразу же занимает другой".

— Сразу же, — подумал Исаак, шепча молитвы. "Как тем годом, двадцать пять лет назад. А с тех пор никто из них не умирал, и вот теперь… — он прервался и посмотрел на Ковчег Завета. Бархатная, расшитая серебром завеса, что покрывала его — чуть колебалась.

— Ветер, — сказал себе Исаак. "Кто-то пришел, дверь приоткрылась. Просто сквозняк".

— Господи, — внезапно прошептал он, — не оставь нас милостью своей. Говорят же: "Славьте Бога, ибо он вечен, бесконечна доброта его". Пожалуйста, — попросил Исаак. Подышав на руки, он опустил глаза к пожелтевшей странице молитвенника.