Хуан Дьявол (ЛП) - Адамс Браво Каридад - Страница 32

- Что это значит? – спросила заинтригованная Моника.

- Это значит, что деревня свободна. Есть человек, который несправедливо зарабатывает там, раскидывая сети, строя жалкие лачуги, приспосабливаясь к морю на этом пляже… Это было хорошее дело, которое завершится из-за моей смелости. Его ответным ударом было окружить, отгородить нас… Мы хозяева на этом клочке, но не можем пройти дальше, а он защищает свои права с оружием этих солдат, которые, конечно же, его поддержали. Теперь ты понимаешь?

Вспышка восхищения зажглась в глазах Моники. Не отдавая себе отчета, она поддержала руку Хуана, и ее глаза смотрели на прекрасное мужественное лицо, закаленное солнцем и ветрами, а затем посмотрели на ту темную и жалкую группу…

- Все это время ты это делал, Хуан?

- Да… Я думал выкупить их, но я жалкий спаситель. Порвав цепь, я соорудил стену… Когда не могут больше, сдаются. Так сказал Ноэль… И нужно пройти через все, что вздумается этому собственнику, который будет очень жестоким. Понимаешь?

- Ты хочешь сказать, что ты побежден?

- Никогда, Моника! Я буду сражаться всеми силами… до конца… И если все будет потеряно, то, как старые капитаны, я утону вместе со своим кораблем…

- Своим кораблем? – повторила Моника с отдаленной надеждой.

- Это просто форма выражения…

- Я знаю; но сказав это, ты заставил меня задуматься… Осталось море… В море ведь еще можно выйти, правда?

- Мы могли, если бы рядом был корабль. Лодки этих людей довольно хрупкие, чтобы рискнуть выйти за пределы той возвышенности, а Люцифер снова конфискован… Но почему тебя это так заботит? Можно сказать, будто тебе важно…

- Мне важно, Хуан, важно…!

Словно противореча своим словам, она отошла от Хуана, сделала несколько шагов, удаляясь вдоль острых камней, и повернулась к глазам, остановившемся на ней; она смотрела на разбивающиеся о скалы волны… Она чувствовала его приближение, чувствовала страстное желание резко обернуться и просмотреть в его лицо, безумное, нелепое, безудержное желание кинуться на шею жаждущими руками… Но она повернулась очень медленно, лицо Хуана имело неопределенное выражение, его взгляд снова стал далеким и в Монике словно толчком, словно взрывом пронеслась нездоровая мысль, когда она спросила:

- О чем ты думаешь, Хуан? Не о гроте ли на пляже? – и сдерживая гнев воскликнула: - Тогда я оставлю тебя со своей печалью!

Она ушла таким быстрым шагом, что Хуану не удалось ее остановить, словно она летела, а не бежала по тем острым черным камням, каменным ножам, заточенным ударами моря и ветра; но менее острыми, чем его мысли; менее душераздирающие, чем его желания…

10.

Ренато прошел до самого центра двора своего старинного дома в Сен-Пьере, очень удивленный, найдя его открытым и слез с коня, передав поводья в руки лакея цвета эбонита, который явился, почувствовав его прибытие… Но прежде чем спросить покорного слугу, небольшая медная фигура появилась под сводами, и приблизившись к нему, указала в качестве объяснения:

- Сеньора послала меня приготовить дом… Мы только что прибыли… как мне кажется вовремя. Вы кажетесь очень уставшим, сеньор Ренато…

Из-под полуопущенных век, темным взглядом Янина рассматривала кабальеро Д`Отремон, на котором действительно имелись следы продолжительных поездок. С трудом лакей вел истощенную лошадь, а глаза Янины поднимались от сапог, покрытых пылью и грязью, к влажному от пота лицу, озаренному вспышкой счастья…

- Янина, прикажи приготовить мне ванную и ужин…

- Да, сеньор… сию же минуту. А пока вы выпьете чего-нибудь? «Плантатор»? Я сама могу его приготовить…

- Благодарю, Янина. А сейчас мне понадобятся твои руки для кое-каких дел. Знаю, они очень искусно делают букеты, не так ли? Срежь все розы, которые есть в саду, найди самую красивую вазу… самую красивую, что есть в доме…

- Да, сеньор, - почтительно отозвалась удивленная Янина. – А потом…?

- Вставь туда все розы, которые срежешь, и отправь несколько строк, которые я напишу…

Янина мгновение смотрела на него, словно не могла оторвать глаз от красивого мужественного лица, которое медленно преображалось. Вот уже несколько долгих месяцев она не помнила подобного выражения на лице хозяина. Словно перед его глазами махала крыльями мечта и надежда. И печальными губами Янина спросила, с усилием сдерживая дрожь в голосе:

- Куда следует послать цветы, сеньор?

- В Монастырь Рабынь Воплощенного Слова.

Ренато Д`Отремон пересек двор, направляясь к своему привычному убежищу, в ту старую библиотеку старинного дома в Сен-Пьере, загруженную книгами, которые никто никогда не читал. И глаза Янины проследили за ним, затуманенные яростью и печалью, вспыхнувшие ревностью и жгучим любопытством. Они вонзились в его спину, пока не исчезла его высокая и стройная фигура за тонко отделанными дверьми. Затем с ее губ сбежали эхом слова:

- В Монастырь Рабынь Воплощенного Слова…

- Колибри, подойди сюда!

Не дав времени Колибри выслушать его приказ, Хуан сам пошел к нему… Он еще стоял на черных скалах, откуда виднелся дальний берег, деревенский пляж и широкое море, откуда Моника ушла со странным выражением, раненая горечью воспоминаний…

- Почему ты дрожишь, Колибри? Что с тобой? Всю свою жизнь я ненавидел трусов и дурачков…

- Я не отношусь к ним, капитан, - твердо возразил Колибри.

- Потому что этим бы ты мне не понравился. Еще я думал, что ты мог быть верным… Но лучше бы мне ошибаться…

- Ай, нет, капитан, не говорите так! Я верный, более, чем верный. Я…

- Ты пошел предупредить Монику в монастырь, так?

- Да, мой хозяин, я пошел сообщить ей. Она не приказывала мне этого, а вы приказали мне слушаться и служить ей, как никому… Я плохо сделал, мой хозяин?

- Хорошо. – Хуан положил загорелую руку на кудрявую голову мальчика, и темные сомнения, казалось, исчезли в его больших сверкающих глазах. – Я только хотел знать, был ли это ты…

- Это был я, капитан. Когда сеньор Ренато стал как зверь, он сказал, что пойдет искать вас, чтобы убить…

- И ты поверил ему, мой бедный Колибри? Ты сильно изменился, с тех пор как ходишь среди юбок… Когда я тебя позвал, что с тобой случилось? Почему ты разволновался?

- Мне нечего бояться, пока вы меня спрашиваете, капитан. Вы меня учили всегда говорить правду. Я бы не мог рассказать вам одно за другим, и…

- Тебе велели рассказать мне одно за другим?

- Мне повелели молчать, капитан. И когда спрашивают кого-то, и он молчит о том, что знает, это как будто сказать ложь, да?

- Что-то вроде этого… Но кто повелел тебе молчать?

- Единственная, кто может приказывать после вас, капитан. Ладно… я не знаю, кто важнее, и этот беспорядок у меня в голове: вы мой хозяин, и она моя хозяйка, и вы мне приказываете, что я должен слушаться ее прежде всего. А потом мне приказывает сделать кое-что она. Что я должен делать?

- Если она тебе сказала молчать, значит молчи.

- Дело в том, что я бы хотел, чтобы вы знали. И в то же время не могу ничего рассказать… потому что она сказала, что для вашего же блага лучше будет ничего не знать…

Рука Хуана затвердела, сползая с головы к плечу мальчика. Мгновение они молчали, не двигались, но с твердым прикосновением той руки, мальчик ответил, словно не мог больше:

- Из-за данного обещания хозяйке Монике я мучаюсь; но я должен сказать вам, что сказал ей сеньор Ренато, то, что она пообещала ему, в чем поклялась… я слышал из-за дверей, где следил за тем, когда вы придете, чтобы сообщить ей, потому что она так распорядилась. Она сказала ему, поклялась…

- Замолчи… Клятвы любви – это глупость. Весь мир их дает, но только дураки думают провозглашать их. Вероятно, она поклялась в вечной любви…

- Нет, мой хозяин, он сказал ей защищаться… остерегаться…

- Защищаться? Остерегаться? – повторил Хуан, вопреки себе заинтересованный.