Хуан Дьявол (ЛП) - Адамс Браво Каридад - Страница 33

- И то, что этим вечером она вернется в монастырь, чтобы ждать там, когда расторгнется не знаю какой союз…

Хуан побледнел так, что стали казаться белыми загорелые щеки. На миг его темные глаза сверкнули, а затем погасли. Наконец, он повернулся спиной к мальчику, который сделал за ним несколько рассеянных шагов, спрашивая:

- Капитан… Капитан… вы сердитесь? Вам и вправду неважно об этом знать…?

- Мне ничего не важно. К тому же, ничего нового ты не сказал, Колибри. Только одну плохую вещь ты сделал: пошел ее искать. Мужские дела улаживаются мужчинами, Колибри, не забывай этого больше!

Моника спускалась, обходя опасные места, почти непроходимые тропинки, идя по ним вслепую, когда ушла от Хуана, уклоняясь от любого возможного сопровождения. Как будто избегая опасности, она искала ее еще больше, спускаясь через скалы к морю, где был кусок пляжа, такой похожий на тот, который в нескольких лигах выше открывался рядом с ее домом. Только море было еще более буйным, волны более яростными… Оставался почти край, узкая полоса песка, и это концертное рычание гремело, когда она скрылась в той щели, где Хуан ребенком прятал свою лодку… Нет, ничем на самом деле не казался тот клочок дикой природы, закрытый мхом грота с мягким и белым полом… Тем не менее, почему она так одержима этим пейзажем? Почему в каждой разбивающейся волне звучит как эхо страсть к Хуану…?

Любовь… страсть… безумие… Да… с безумием… так они любили… так продолжал любить он свое воспоминание… воспоминание более сильное, чем все море…!

Она прислонилась к твердым скалам. Закрыла глаза и сквозь веки, через которые просвечивали последние лучи уходящего солнца, пронесся фантастический сон ее ревности, принимая жизненные очертания, изображения… Словно она почувствовала возрождение прошлого, которого никогда не помнила, словно безумно вспомнила сцену, которую никогда не видела, но тысячи раз представляла: Айме в объятиях Хуана!

Большая волна ударилась рядом, омывая омраченную женщину, находящуюся в экстазе болезненного сна. Удар холодной воды заставил открыться глаза Моники, словно из ада она возвращалась на суровую землю, на которую лились такие горькие слезы, как воды этого окружающего моря…

- Сеньора Моника… Сеньора Моника… Где вы?

- Я здесь! Кто меня ищет? Чего хотят?

Прыгая через острые камни с ловкостью моряка, Сегундо Дуэлос оказался рядом с Моникой и остановился, секунду глядя на нее, не говоря ни слова от удивления… Он опустился почти до самой глубины ужасного грота, туда, где, когда море было спокойно, он иногда причаливал. Теперь, гигантские ревущие волны приближались к каменному ущелью и, удар за ударом, пена полностью омыла его. Одежды Моники намокли, руки были ледяными, к лицу приклеились влажные волосы, и в тусклом свете фонаря, который держал в руках Сегундо, сверкали голубые глаза на бледном и перекошенном лице…

- Черт побери! Вы меня так напугали! Капитан спросил о вас и послал за вами… Я обогнул все скалы здесь, а Колибри с другой стороны тоже вас искал… Но как мы могли подумать, что вы окажетесь в этой дыре? Никто бы не догадался спуститься сюда…

Медленно Моника успокоилась, возвращаясь из своего драматичного внутреннего мира, стоя перед обветренным, грубом и наивном, лицом Сегундо Дуэлоса, и взглядом охватила окружавший их зловещий пейзаж…

- Мы боялись, что вы прошли через солдат, и попали в их грубые руки… Ладно, не хочу даже думать. Вечером избили двух женщин в деревне. Они дикари, хозяйка. Скажу вам, что еще не сказали капитану, потому что когда он узнает… Я хорошо знаю и знаю, как он их… Идемте, хозяйка, идемте! Любая волна может унеси одного из нас… Вы совершенно вымокли и сделали себе плохо… Вы должны принять что-нибудь горячее и сменить одежду… Идем…

Он протянул ей руку, но не осмелился коснуться, остановившись, когда Моника казалась погруженной в размышления в напряженной борьбе своих чувств… Резко она, казалось, решилась:

- Сегундо, вы умеете грести и управлять лодкой, правда?

- То, что делают в море другие мужчины, то умею делать и я. Это мое ремесло, хозяйка…

- Вы не смогли бы увезти меня этой ночью в Сен-Пьер?

- В Сен-Пьер на лодке? – крайне изумился Сегундо. – В такое море? В такое время?

- Однажды вы высадились с Люцифера в маленькую лодку в такое же море, как сейчас. Я прекрасно помню…

- Вы помните, что это был капитан… Он греб собственными руками…

- Вы же сказали, что делаете все, что делает человек в море…

- Ах, черт! Но не уточнил, что с капитаном это возможно. Он в море больше, чем человек. В море и на земле, хозяйка… и это вы должны знать лучше, чем кто-либо…

- Возможно… Но не в этом случае… Речь идет о том, чтобы вы не рисковали, когда будете везти меня…

- Нет, я не сумасшедший. Это было бы так, словно броситься очертя голову в омут. Простите меня, хозяйка, но прикажите другое. У нас есть приказ капитана слушаться вас всегда, но этого я не могу сделать… - И изменившись вскоре он воскликнул: - О… капитан!

Он увидел его, держа фонарь. Тот был рядом, лишь в паре метров от них… У него не было ни фонаря, ни светильника, и он прогремел, как будто за штурвалом своей шхуны:

- Выходите оттуда немедленно… Неужели не видно, что волна нарастает? Любая может унести… Быстро… Наверх…! Выбирайтесь оттуда! Это место достаточно опасное!

- То же самое я говорил сеньоре, капитан… - Хуан оттащил Монику, не дав ей времени возразить, избежать железных ручищ, которые подняли ее, как перышко, взобрался с ней на камни, и донес до разрушенной лачуги, посадив на деревянную скамейку, почти единственную мебель, что была там. Она могла показаться каменной пещерой с небелеными стенами, и тщательно очищенным от земли полом. Два корабельных фонаря освещали золотым светом и горел веселый огонь в переносной печи, стоявшей рядом с дверью…

Со скамейки Моника молчаливо смотрела на него. Он снова оделся в одежду моряка, ту одежду, которая была далека от того, чтобы делать его грубым… она делала его более гибким, стройным, придавая ему жар и пугающую привлекательность. Но в потрясающих итальянских глазах его гордыня проявлялась еще сильнее… Тем не менее, они горели странной страстью, когда посмотрели долго и напряженно на Монику …

- Почему бы тебе не подойти к огню? Ты дрожишь, совершенно вымокла, и не думаю, что кто-то может дать тебе плохую одежду среди этих деревенских несчастных…

- Нет необходимости… Так хорошо… Не беспокойся сильно обо мне…

- Я не беспокоюсь, но предпочитаю не давать случая прекрасному Ренато говорить, что я убил тебя в пещере, на своем Утесе Дьявола…

- Хуан, прошу тебя оставить эту тему…

- С тобой я предпочитаю оставить все темы. Думаю, нам действительно не о чем говорить. Я напрасно пытаюсь… Ба…! Для чего продолжать?

Он закусил губы в гневе, и Моника почувствовала странное облегчение перед этим глухим гневом… Она не знала, почему он чувствовал против нее агрессию и жестокость, но этот тон вызывал в ней нелепое и грубое утешение… Да, лучше так. Но почему он так раздражен на нее? Возможно он услышал то, о чем она попросила Сегундо Дуэлоса? Или сохранил злость за опасную прогулку? Голос Хуана словно отвечал на ее внутренние вопросы:

- Я выйду, чтобы ты сняла одежду и попыталась обсохнуть у огня. Затем можешь прилечь на один из тех гамаков и попытаться уснуть. Ночи не длятся долго на Мысе Дьявола, а мы не знаем, сколько придется пробыть здесь. Я знаю, что ты сделаешь любую ерунду, чтобы только отдалиться от меня, но я не позволю тебе угодить в любую даже незначительную опасность. Я постараюсь разумными путями вытащить тебя из этой ловушки, если будет так продолжаться. Но пока я не располагаю этим, и ты должна смириться. Ты слышишь?

- Прекрасно. Я не глухая… я могу слышать все, что ты говоришь.

- Я надеюсь, мне подчиняются, когда я приказываю, потому что мы находимся почти в положении блокады, и все должно двигаться как на корабле в открытом море, по моему голосу.