Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период) - Горький Максим - Страница 34

34

Собор св. Марка[108]

Царьградских солнц замкнув в себе лучи, Ты на порфирах темных и агатах Стоишь, согбен, как патриарх в богатых И тяжких ризах кованой парчи, В деснице три и в левой две свечи Подъемлющий во свещниках рогатых, — Меж тем как на галерах и фрегатах Сокровищниц початки и ключи В дарохранительный ковчежец божий Вселенная несет, служа жезлам Фригийскою скуфьей венчанных дожей, По изумрудным Адрии валам; И роза Византии червленеет, Где с книгой лев[109] крылатый каменеет.

Поэт

В науке царственной, крепящей дух державный, В повиновении, сей доблести владык, Ты музами, поэт, наставлен и привык Их мере подчинять свой голос своенравный. Зане ты сердце сжег и дал богам язык, Тебе судили лавр, пророческий и славный, С плющом, что Пинд[110] взрастил и Киферон[111] дубравный Вещуньи Памяти и матери Музык. И твой безумный плющ и ужас твой лавровый Улыбкой озарив Авроры пурпуровой, Венчальный пламенник вознесшему в ночи В листву священную вплетают три Хариты, — За то что недр земных ты пел земле лучи, — Божественный цветок престольной Афродиты.

АНДРЕЙ БЕЛЫЙ[112]

ИЗ КНИГИ СТИХОВ «ЗОЛОТО В ЛАЗУРИ»

(1904)

Из цикла «Золото в лазури»

Золотое руно

Посвящено Э. К. Метнеру[113]

1 Золотея, эфир просветится и в восторге сгорит. А над морем садится ускользающий, солнечный щит. И на море от солнца золотые дрожат языки. Всюду отблеск червонца среди всплесков тоски. Встали груди утесов средь трепещущей солнечной ткани. Солнце село. Рыданий полон крик альбатросов: «Дети солнца, вновь холод бесстрастья! Закатилось оно — золотое, старинное счастье — золотое руно!» Нет сиянья червонца. Меркнут светочи дня. Но везде вместо солнца ослепительный пурпур огня.

<Апрель 1903>

Москва

2 Пожаром склон неба объят… И вот аргонавты нам в рог отлетаний трубят… Внимайте, внимайте… Довольно страданий! Броню надевайте из солнечной ткани! Зовет за собою старик аргонавт, взывает трубой золотою: «За солнцем, за солнцем, свободу любя, умчимся в эфир голубой!..» Старик аргонавт призывает на солнечный пир, трубя в золотеющий мир. Все небо в рубинах, Шар солнца почил. Все небо в рубинах над нами. На горных вершинах наш Арго, наш Арго, готовясь лететь, золотыми крылами забил. Земля отлетает… Вино мировое пылает пожаром опять: то огненным шаром блистать выплывает руно золотое, искрясь. И, блеском объятый, светило дневное, что факелом вновь зажжено, несясь, настигает наш Арго крылатый. Опять настигает свое золотое руно…

<Октябрь 1903>

Москва

Образ Вечности

Бетховену

Образ возлюбленной — Вечности — встретил меня на горах. Сердце в беспечности. Гул, прозвучавший в веках. В жизни загубленной образ возлюбленной, образ возлюбленной — Вечности, с ясной улыбкой на милых устах. Там стоит, там манит рукой… И летит мир предо мной — вихрь крутит серых облак рой. Полосы солнечных струй златотканые в облачной стае горят… Чьи-то призывы желанные, чей-то задумчивый взгляд. Я стар — сребрится мой ус и темя, но радость снится. Река, что время: летит — кружится… Мой челн сквозь время, сквозь мир помчится. И умчусь сквозь века в лучесветную даль… И в очах старика не увидишь печаль. Жизни не жаль мне загубленной. Сердце полно несказанной беспечности — образ возлюбленной, образ возлюбленной — Вечности!..