Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период) - Горький Максим - Страница 55

55

Где в мире найдем мы пример, подобный

русской аграрной реформе? Почему не

могло бы совершиться нечто подобное и

среди тружеников промышленного дела?

«Россия», 17 августа 1912 г. Над переулочком стал дождик частый крапать. Народ — кто по дворам, кто под навес бегом. У заводских ворот столкнулся старый лапоть С ободранным рабочим сапогом. «Ну что, брат лапоть, как делишки?» — С соседом речь завел сапог. «Не говори… Казнит меня за что-то бог: Жена больна и голодны детишки… И сам, как видишь, тощ, Как хвощ… Последние проели животишки…» «Что так? Аль мир тебе не захотел помочь?» «Не, мира не порочь. Мир… он бы, чай, помог… Да мы-то не миряне!» «Что ж? Лапти перешли в дворяне?» «Ох, не шути… Мы — хуторяне». «Ахти! На хутора пошел?! С ума ты, что ли, выжил?» «Почти! От опчества себя сам сдуру отчекрыжил! Тупая голова осилить не могла, Куда начальство клонит. Какая речь была: «Вас, братцы, из села Никто не гонит. Да мир ведь — кабала! Давно понять пора: Кто не пойдет на хутора, Сам счастье проворонит. Свое тягло Не тяжело И не надсадно, Рукам — легко, душе — отрадно. Рай — не житье: в мороз — тепло, В жару — прохладно!» Уж так-то выходило складно. Спервоначалу нам беда и не в знатье. Поверили. Изведали житье. Ох, будь оно неладно! Уж я те говорю… Уж я те говорю… Такая жизнь пришла: заране гроб сколотишь! Кажинный день себя, ослопину, корю, Да что?! Пропало — не воротишь! Теперя по местам по разным, брат, пойду Похлопотать насчет способья». Взглянув на лапоть исподлобья, Вздохнул сапог: «Эхма! Ты заслужил беду. Полна еще изрядно сору Твоя плетеная башка. Судьба твоя, как ни тяжка, Тяжеле будет, знай, раз нет в тебе «душка» Насчет отпору. Ты пригляделся бы хоть к нам, К рабочим сапогам. Один у каши, брат, загинет. А вот на нас на всех пусть петлю кто накинет! Уж сколько раз враги пытались толковать: «Ох, эти сапоги! Их надо подковать!» Пускай их говорят. А мы-то не горюем. Один за одного мы — в воду и в огонь! Попробуй-ка нас тронь. Мы повоюем!»

1912

Кларнет и рожок

Однажды летом У речки, за селом, на мягком бережку Случилось встретиться пастушьему рожку С кларнетом. «Здорово!» — пропищал Кларнет. «Здорово, брат, — рожок в ответ, — Здорово! Как вижу — ты из городских… Да не пойму: из бар аль из каких?» «Вот это ново, — Обиделся кларнет. — Глаза вперед протри Да лучше посмотри, Чем задавать вопрос мне неуместный. Кларнет я, музыкант известный. Хоть, правда, голос мой с твоим немного схож, Но я за свой талант в места какие вхож?! Сказать вам, мужикам, и то войдете в страх вы. А все скажу, не утаю: Под музыку мою Танцуют, батенька, порой князья и графы! Вот ты свою игру с моей теперь сравни: Ведь под твою — быки с коровами одни Хвостами машут!» «То так, — сказал рожок, — нам графы не сродни. Одначе помяни: Когда-нибудь они Под музыку и под мою запляшут!»

1912

Размахнулся б я басней задорною…

Задержаны и арестованы три народных

певца, распевающих по дворам песни

революционного содержания.

Размахнулся б я басней задорною, Распростясь на минуту с кручиною, Да боюсь, чтобы слезы не брызнули Под веселой личиною. А и спел бы я, братцы, вам песенку Обо всем, что на сердце скрывается, Да не всякая песенка До конца допевается.

1912

Бунтующие зайцы[198]

Взбежавши на пригорок, Зайчишек тридцать — сорок Устроили совет. «Житья нам, братцы, нет». «Беда. Хоть с мосту в воду». «Добудемте права!» «Умремте за свободу!» …………………………. От смелых слов у всех кружилась голова. Но только рядышком шелохнулась трава, Как первый, кто кричал: «За волю в землю лягу!», С пригорка задал тягу. За ним все зайцы, кто куда, Айда! * * * Зайчиха с заинькой под кустиком сидела. «Охти мне, без тебя уж стала тосковать. Ждала тебя, ждала: глаза все проглядела. Договорились, что ль, в совете вы до дела? «Договорилися. Решили бунтовать!» * * * О бунте заячьем пошли повсюду толки. Не говоря уж о лисе, Теперь, поди, хвосты поджали звери все, — А больше всех, понятно, волки?!

1912

Свеча

«Хозяин! Пантелей Ильич! Гляди-ко… Волга… Взбесилась, видит бог. И потонуть недолго. А не потонем — все равно Водой промочит все зерно». Приказчик мечется, хлопочет. А Пантелей Ильич, уставя в небо взор, Дрожащим голосом бормочет: «Святители! Разор! Чины небесные, арханделы и власти! Спасите от лихой напасти! Я добрым делом отплачу… Сведу в лампадах пуд елею… Под первый праздничек свечу Вот с эту мачту закачу… И сотельной не пожалею!» То слыша, говорит приказчик Пантелею: «Ты это что ж, Ильич? Про мачту-то… всурьез? Да где же ты свечу такую раздобудешь?» «Молчи, дурак, — умнее будешь! — Хозяин отвечал сквозь слез. — Дай только вымолить скорей у неба жалость, Чтоб я с моим добром остался невредим, — А там насчет свечи мы после… поглядим… Укоротим, пожалуй, малость!»