Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период) - Горький Максим - Страница 85

85

<1917>

Бурли, журчей

В. В. Холодной —[320]

Вашей стремительности

Чурли, журчей, бурли, журчей, И как свинец Ты Солнце плавь. Гори жарчей, люби жарчей Лесную явь, Лесной игрец. Не жди. Не стой. Звени и пой, Всем изменяй. И снова пой. Не стой. Чурли, журчей, бурли, журчей, С скалистых глыб Вались со смехом И в чернолапах Диким эхом Пугай бегущих рыб. Беги и пой, разгульно пой, Зови с собой Играть с Судьбой. В край неизвестный — Там туман. Тот край чудесный — Там Океан. Разгульно пой. Бурли, журчи И солнцепадом Буди сердца, Гори жарчей, люби жарчей, Быстрины жизни Пусть помнят ярко Журчея — чурля — игреца.

<1917>

ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН[321]

ИЗ КНИГИ СТИХОВ «ГРОМОКИПЯЩИЙ КУБОК»

(1913)

Из цикла «Мороженое из сирени»

Мороженое из сирени!

Мороженое из сирени! Мороженое из сирени! Полпорции десять копеек, четыре копейки буше[322]. Сударышни, судари, надо ль? не дорого — можно без прении… Поешь деликатного, площадь: придется товар по душе! Я сливочного не имею, фисташковое все распродал… Ах, граждане, да неужели вы требуете крем-брюле? Пора популярить изыски, утончиться вкусам народа, На улицу специи кухонь, огимнив эксцесс в вирелэ[323]! Сирень — сладострастья эмблема. В лилово-изнеженном крене Зальдись, водопадное сердце, в душистый и сладкий пушок… Мороженое из сирени! Мороженое из сирени! Эй, мальчик со сбитнем, попробуй! Ей-богу, похвалишь, дружок!

Сентябрь 1912

Это было у моря

Поэма-миньонет

Это было у моря, где ажурная пена, Где встречается редко городской экипаж… Королева играла — в башне замка — Шопена, И, внимая Шопену, полюбил ее паж. Было все очень просто, было все очень мило: Королева просила перерезать гранат, И дала половину, и пажа истомила, И пажа полюбила, вся в мотивах сонат. А потом отдавалась, отдавалась грозово, До восхода рабыней проспала госпожа… Это было у моря, где волна бирюзова, Где ажурная пена и соната пажа.

Февраль 1910

Июльский полдень

Синематограф

Элегантная коляска, в электрическом биенье, Эластично шелестела по шоссейному песку; В ней две девственные дамы, в быстротемпном упоенье, В ало-встречном устремленье — это пчелки к лепестку. А кругом бежали сосны, идеалы равноправий, Плыло небо, пело солнце, кувыркался ветерок, И под шинами мотора пыль дымилась, прыгал гравий, Совпадала с ветром птичка на дороге без дорог… У ограды монастырской столбенел зловеще инок, Слыша в хрупоте коляски звуки «нравственных пропаж» И, с испугом отряхаясь от разбуженных песчинок, Проклинал безвредным взором шаловливый экипаж. Хохот, свежий точно море, хохот, жаркий точно кратер, Лился лавой из коляски, остывая в выси сфер, Шелестел молниеносно под колесами фарватер, И пьянел вином восторга поощряемый шофер.

1910

Из цикла «эгофутуризм»

Эпилог

1 Я, гений Игорь Северянин, Своей победой упоен: Я повсеградно оэкранен! Я повсесердно утвержден! От Баязета[324] к Порт-Артуру Черту упорную провел. Я покорил литературу! Взорлил, гремящий, на престол! Я — год назад — сказал: «Я буду!»[325] Год отсверкал, и вот — я есть! Среди друзей я зрил Иуду, Но не его отверг, а — месть. «Я одинок в своей задаче!» — Прозренно я провозгласил. Они пришли ко мне, кто зрячи, И, дав восторг, не дали сил. Нас стало четверо,[326] но сила Моя, единая, росла. Она поддержки не просила И не мужала от числа. Она росла в своем единстве, Самодержавна и горда, — И, в чаровом самоубийстве, Шатнулась в мой шатер орда… От снегоскалого гипноза Бежали двое[327] в тлен болот; У каждого в плече заноза. — Зане болезнен беглых взлет. Я их приветил: я умею Приветить всё, — божи, Привет! Лети, голубка, смело к змею! Змея, обвей орла в ответ!