Священный огонь - Стерлинг Брюс - Страница 45

Поль глядел на нее с нескрываемым интересом. И она ослепительно улыбнулась ему.

На центральной железнодорожной станции Майа неторопливо пошла в дамскую комнату. Воспользовалась гигиенической машиной, выпила две чашки воды, привела себя в порядок. Миловидное лицо в зеркале, чуть покрытое испариной от принятого лекарства, огромные глаза, казалось, пылали священным огнем.

Поль обо всем позаботился. Он достал спальные места в первом классе поезда и принес маленький складной столик.

– Мне нравятся европейские поезда, – пробормотала Майа. Она сдвинула берет на затылок, обнажив высокий лоб. – Даже самые скорые, те, что большую часть пути едут в тоннелях.

– Может быть, вам имеет смысл добраться до Владивостока, – предложил Поль.

– Думаете, мне следует это сделать?

– Такова традиция нашей группы. Владивосток – крайняя точка евразийского континента. Теперь у вас есть еврокарта, а вы сами сказали, что любите путешествовать. Отчего бы не съездить во Владивосток? В одиночестве спокойно все обдумаете. Доедете до края Азии и вернетесь назад через четыре дня.

– А что бы я делала, оказавшись на побережье Тихого океана?

– Ну, будь вы одной из нас, то отправились бы в этот туманный владивостокский птайдеп, простите, я имел в виду Публичный пункт телеприсутствия, и воспользовались бы бесплатной возможностью. Наша группа создала во владивостокском ППТ постоянный спан. Любой жест, любой поступок, способный привлечь внимание сканера, будет автоматически передан по электронной почте любому пользователю нашей Сети.

– А как я узнаю, полезен или бесполезен мой жест или поступок?

– Благодаря интуиции, Майа. Если вы посмотрите другие передачи, это вам поможет. Дело не просто в человеческих суждениях – наша программа передач меняется, у нее свои собственные эволюционные стандарты. Это красота внутри красоты. – Поль улыбнулся. – Откуда человеку знать, ординарно или незаурядно то или иное явление? Да и что такое ординарность? Почему банальность при всей ее шаткости столь вездесуща? Мембрана между причудливым и скучным изначально тонка и пластична.

– Догадываюсь, что я много потеряла, не включившись в вашу Сеть.

– Несомненно.

– А почему ваша группа встречается в Праге, если вы и так общаетесь через Сеть?

Поль задумался.

– У вас есть с собой переводчик? Он работает?

– Да. Бенедетта подарила мне переводчик в «Голове». – Майа показала Полю свое алмазное ожерелье.

– Молодец, Бенедетта, я всегда высоко ее ценил. У всех приборов Бенедетты есть французский переводчик. Наденьте-ка его. – Поль прикрепил гладкую маленькую прокладку к своему уху.

Майа перебрала алмазные бусины и вставила в ухо золотое птичье гнездо. Поль заговорил по-французски.

– Надеюсь, вы меня понимаете.

– Да, мой аппарат отлично работает.

– На свете миллионы действующих переводчиков с наушниками. Это обычно в современном мире. Вы говорите по-английски, я – по-французски, что я сейчас и делаю, а машина нам разъясняет. И если посторонних шумов немного, а наша речь не перегружена жаргоном, если не слишком много людей говорят одновременно, если мы не затрагиваем контекст за пределами восприятия процессов в аппарате с его небольшой шкалой... если мы не усложняем разговор внесловесными проявлениями, например жестикуляцией или мимикой, что ж, тогда мы должны понять друг друга. – Он широко развел руками. – Если можно так выразиться, вопреки всем странностям, мы усиливаем человеческое понимание с помощью вставленной в ухо маленькой передающей мембраны.

– Вы это точно определили! Именно так она и работает.

– Глядите мне в лицо, когда я говорю. Какие-то лицевые мускулы работают, напряжение удерживает лицо в состоянии готовности к словесным движениям с их четкой последовательностью. Речь идет о французских фразах. На уровне сознания я не стараюсь придать лицу какое-нибудь выражение. На уровне сознания вы этого не замечаете. Однако значительная часть человеческого мозга контролирует мимику, а также понимание языка. Исследования доказывают, что мы можем отличить одного иностранца от другого не из-за манер, привычек или костюма, а потому, что языки формируют наши лица. Это бессознательное человеческое восприятие. А переводчик этого не делает. И Сеть этого не передает. Сеть и переводчики не способны мыслить. Они лишь передающие устройства, процессоры.

– Да, и что же?

– Итак, теперь вы смотрите на меня и слышите французскую речь, получая автоматически точную информацию через аппарат в ухе. Что-то пропадает. Что-то избыточно. Какие-то стороны вашего «я», которые вы сами не понимаете, могут почувствовать, что все это беспорядочная смесь.

Он перегнулся через стол и взял ее за руку:

– Теперь я держу вашу руку и говорю с вами по-французски. Посмотрите. Сейчас я взял вашу руку обеими руками. Я легонько поглаживаю вашу руку. Что вы ощущаете?

– Приятное ощущение, Поль.

– А какое чувство у вас сейчас, когда я заговорил с вами по-английски?

Она удивленно отдернула руку. Он засмеялся.

– Вот. Вы видите – ваша реакция демонстрирует истину. То же самое и с Сетью. Мы встречаемся с глазу на глаз, потому что наши встречи дополняют работу Сети. Дело не в том, что Сеть лишена человеческих эмоций. Напротив, Сеть работает сугубо эмоционально, в очень узком канале. Мы встречаемся для того, чтобы подпитывать наше серое вещество.

– Очень разумно. Но скажите мне, что случилось бы, не убери я руку?

Он откликнулся на ее вопрос весьма осторожно:

– Тогда бы я подумал о вас хуже, чем вы оказались на самом деле. Вы далеко не глупы.

И на этом их разговор закончился.

Она впервые обратила внимание, что на указательном пальце его правой руки надето кольцо. Темная, словно гравированная полоска вовсе не была кольцом. Густые, коричневатые волоски образовывали на пальце круг.

Поезд на магнитной подушке скользил по рельсам с невероятной скоростью. Он несся сквозь алмазный свет сверкающих европейских тоннелей. Присутствие Поля было на редкость приятно Майе, но внезапно она поняла, что совершенно не желает с ним флиртовать. С таким же успехом она могла бы завести роман с камнем. Интимность заведомо исключалась и не могла быть им одобрена. От женщины требовалась огромная выдержка и терпение, чтобы ясно осознавать такое положение вещей и его причину. Если бы у Поля была подружка, она сидела бы поодаль от него, глядя на вилку в его руке, и ее каждый день пронзали бы четыре стальных зубца: его ум, проницательность, честолюбие и самодовольство.

Поль молча смотрел на Майю, явно догадываясь, что она насквозь его видит. Она чуть ли не слышала скрип быстро вращавшихся нейрохимических механизмов сознания во влажных глубинах его мозга, в его прекрасной львиной голове.

Майа уже собиралась ему во всем признаться и чуть было не совершила этого крайне опрометчивого поступка. Открыться ему означало бы совершить непростительную глупость, тем более что он узнал бы обо всем уже после Эмиля. Но сегодня она чувствовала себя готовой на все, на любое безрассудство, ей хотелось рискнуть, как глотнуть свежего воздуха. Вдобавок она чувствовала, что ей действительно этого хочется. У нее не было желания прикоснуться к Полю, взять его за руку, обнять или ласкать его, но ей не терпелось ему все рассказать. Принести себя в жертву, заставить его обратить на себя особое внимание.

И это было бы совсем непохоже на ее признание Эмилю. Бедный Эмиль жил в своем причудливом мирке, находился вне времени, не был им ранен и казался неподвластным разрушению. А Поль был очень активен. Поль рассуждал о космических прорывах, хотя сам не выходил за естественные пределы. Поль был молод, он был просто молодым человеком. А молодым людям вроде него не нужны ее проблемы.

Их взгляды встретились. Оба ощутили возникшую неловкость. Она приняла бы ее за нарождающийся интерес, будь на месте Поля кто-то другой. Но от Поля исходила иная аура, что-то вроде телепатии.

Он поглядел на нее. И не мог скрыть изумления. Его красивые брови удивленно поднялись, глаза расширились.