В южных морях - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 50

Сидя на полу за королевскими спинами, мы выслушали несколько песен с обеих сторон. Потом монарх с супругой и телохранителями удалился, и сына королевы Виктории с ее снохой шумными возгласами пригласили занять опустевший трон. Гордость наша, пожалуй, чуть поумерилась, когда к нам присоединился белый бродяга; но вместе с тем я был доволен, потому что этот человек более-менее владел языком туземцев и мог дать какое-то представление о теме песен. Одна была патриотической и бросала вызов апемамскому Темнубоку, грозе этих островов. В одной смешивались посадка деревьев таро и праздник урожая. Некоторые песни были историческими, там поминались короли и достославные события времен их правления, такие как попойка или война. Одна, по крайней мере, представляла собой драму семейных интересов, ее блестяще исполнила труппа из Макина. Речь в ней шла о человеке, который лишился жены, сперва он оплакивает ее, потом ищет новую: первые куплеты (или действия) исполняют одни мужчины, но под конец появляется женщина, которая лишилась мужа, и, полагаю, эта пара утешает друг друга, потому что конец показался счастливым. О некоторых песнях мой переводчик лишь кратко сказал, что «они вроде о бабах»; догадаться об этом я мог бы и сам. Каждая сторона (должен отметить) была усилена одной-двумя женщинами. Они все были солистками. Присоединялись к выступлению не очень часто, но стояли в глубине сцены незанятыми и выглядели (в риди, ожерельях, с причесанными волосами) совсем как европейские балерины. Когда песня бывала в какой-то степени неприличной, эти дамы выходили вперед; и было странно видеть, как после каждого выхода premiere danseuse[54] делала вид, будто охвачена стыдом, словно ей пришлось пойти дальше, чем она собиралась, а ее помощники изображали, что прогоняют ее как опозорившуюся. Подобные притворства сопровождают некоторые поистине непристойные пляски на Самоа, и там они вполне уместны. Здесь другое дело. Возможно, слова в этом откровенном мире были достаточно непристойными, чтобы вогнать ломового извозчика в краску; и самой непристойной чертой было это разыгрывание стыда. К этим сценам женщины обнаруживали некоторую расположенность; они были цветущими, опрятными, акробатичными, временами очень забавными и некоторые красивыми. Но главное в представлении не женщины-артистки; существует целая пропасть между ними и коленцами, влюбленными взглядами, безумными лицами, которыми мужчины-танцоры очаровывали нас до самого конца этого балета островов Гилберта.

Почти с самого начала было ясно, что бутаритарианцы потерпели поражение. Я бы счел их даже хорошими исполнителями, если бы перед глазами не было другой труппы, подправлявшей мои критерии и постоянно напоминавшей о «еще чуть-чуть, и как это много». Поняв, что оплошали, бутаритарианские певцы смутились, стали допускать промахи и терять самообладание; среди этой неразберихи незнакомых интервалов я сам не обнаружил бы промахов, но зрители сразу же замечали их и принимались шикать. В довершение всего макинская труппа начала поистине превосходный номер. Не знаю, о чем шла там речь, я был так поглощен им, что мне было не до расспросов. В одном действии часть хора пищала каким-то странным фальцетом, очень напоминавшим звучание европейского оркестра, в другом танцоры, высоко подпрыгивая с распростертыми руками, вновь и вновь проходили сквозь ряды других танцоров с необычайными быстротой, ловкостью и юмором. Более забавного эффекта я ни разу не видел, в любом европейском театре этот номер покорил бы весь зал, и островные зрители громко хохотали и аплодировали. Для соперничающей группы это переполнило меру, и они забыли о порядочности. После каждого действия или балетной фигуры исполнители замирали на миг, потом возвещали о начале следующей тремя хлопками в ладоши. Когда весь балет завершился, они сели, и для соперников это послужило сигналом встать. Но все правила уже были нарушены. Во время интервала, вызвавшего громовые аплодисменты, бутаритарианцы подскочили и в высшей степени неделикатно начали собственное представление. Странно было видеть изумленно глядящих макинцев; я видел, как один тенор в Европе смотрел с таким же абсолютным достоинством в шипевший зал, но вскоре, к моему удивлению, они успокоились, оставили незавершенную часть балета, сели на места и дозволили своим неблагородным противникам продолжать и закончить. Тех ничто не удовлетворяло. При первом же интервале бутаритарианцы вмешались снова, макинцы, разозлясь в свою очередь, последовали их примеру, и две труппы танцоров оставались стоять, непрерывно хлопали в ладоши и регулярно перебивали представление соперников при каждой паузе. Я ждал, что с минуты на минуту начнется драка, а наше положение в середине было в высшей степени нестратегическим. Однако макинцы нашли лучший ход: после очередного бутаритаринского вторжения они повернулись и вышли из здания. Мы последовали за ними, во-первых, потому, что это были артисты, во-вторых, гости, с которыми низко обошлись. Многие из наших соседей сделали то же самое, поэтому дамба была заполнена от начала до конца процессией ушедших, а бутаритарианский хор остался петь в пустом зале для собственного удовольствия, получив очко и потеряв слушателей. По счастью, ни единого пьяного не было; но где еще, будь зрители пьяными или трезвыми, столь неистовая сцена могла бы завершиться без драки?

Последнюю сцену и украшение этого чудесного дня устроили мы — второе и определенно последнее явление призраков. Вокруг всей церкви сидели в темноте группы, оттуда им ничего не было видно, возможно, они стыдились в нее входить и определенно находили какое-то смутное удовольствие в одной только близости к ней. Внутри примерно половина этого большого сарая была плотно забита людьми. В середине на королевской платформе светил и дымил фонарь; случайные лучи освещали серьезное лицо нашего китайца, вертевшего ручку шарманки; более легкий свет падал на балки и отбрасывал их тени в пустоту под крышей; на экране появлялись и исчезали изображения; с появлением каждого нового в толпе раздавались шиканье, шепот, сильный дрожащий шорох и хор негромких восклицаний. Рядом со мной сидел помощник капитана одной разбившейся шхуны.

— В Европе или в Штатах, — сказал он, — это зрелище, идущее в таком здании, сплошь обвязанном веревками, сочли бы чудесным.

Глава седьмая

МУЖ И ЖЕНА

Торговцу, привыкшему к нравам Восточной Полинезии, на островах Гилберта нужно кое-что усвоить. Риди не что иное как скромный наряд. Всего тридцать лет назад женщины до замужества ходили совсем раздетыми; сохранялся этот обычай в течение десяти лет; и эти факты, особенно услышанные в колоритном описании, создают совершенно ложное представление о нравах на этом архипелаге. Один очень умный миссионер описывал эти острова (в их прежнем состоянии) как «рай с голыми женщинами» для живущих здесь белых. Если то и был рай, то платонический, где Лотарио рисковал бы жизнью. С 1860 года на одном из островов погибли четырнадцать белых, по одной и той же причине, все были обнаружены там, где не положено, и убиты каким-нибудь негодующим отцом семейства; эту цифру назвал мне один из их современников, он вел себя более благоразумно и уцелел. Упорство этих четырнадцати может показаться мономанией или серией романтических увлечений; более вероятным объяснением является джин. Бедные невежды сидят в своих домах у раскрытых шкафов; они пьяны; мозг воспламенен; они, пошатываясь, идут к ближайшему дому наудачу, и копье пробивает им печень. Вместо рая торговец находил архипелаг со вспыльчивыми мужьями и добродетельными женщинами. «Разумеется, если хочешь заняться с ними любовью, дело это здесь обстоит так же, как и во всех других местах», — наивно заявил один торговец; но он и его компаньоны редко ведут себя так же.

За торговцем нужно признать одну добродетель: он часто становится добрым и верным мужем. Мне встречались худшие бродяги на Тихоокеанских островах, последние представители старой школы, и кое-кто из них восхитительно относился к туземным женам, а один стал неутешным вдовцом. Кроме того, положению жены торговца на островах Гилберта обычно завидуют. Она разделяет привилегии мужа. В Бутаритари сигнал гасить свет ее не касается. Спустя долгое время после того как прозвонит колокол и знатные островные дамы окажутся до утра в заточении под собственным кровом, эта привилегированная вольноотпущенница может, хихикая, носиться по безлюдным улицам или пойти искупаться в темноте. Товары из лавки у нее под рукой, она ходит наряженная, как королева. И каждый день пирует мясными консервами. Возможно, среди туземцев она не занимала высокого положения, однако теперь сидит с капитанами, и ее принимают на борту шхуны. Пять таких привилегированных дам были одно время нашими соседками. Четверо представляли собой хорошеньких, капризных, игривых, как дети, девчонок, и они, как дети, часто дулись. Днем ходили в платьях, но были склонны после наступления темноты снимать эти взятые из лавки одежды и с криками носиться по огражденному квартапу в туземных риди. Они постоянно играли в карты, фишками служили им раковины, по ходу игры вечно плутовали, и каждая партия (особенно если среди игроков был мужчина) заканчивалась шумными спорами из-за фишек. Пятая была матроной. Стоило посмотреть, как она медленно, плавно шествует под зонтиком в воскресенье в церковь, а за ней служанка несет в шляпе младенца с патентованной бутылочкой, на которую надета соска. Служба оживлялась ее постоянным надзором за служанкой и замечаниями. Невольно создавалось впечатление, что младенец — это кукла, а церковь какая-нибудь европейская детская. Все эти женщины состояли в законном браке. Правда, у одной в брачном свидетельстве, которое она с гордостью демонстрировала, было написано, что его обладательница «вышла замуж на одну ночь», и любезный партнер волен наутро «послать ее к черту», но ей от этой подлой хитрости не было ни тепло, ни холодно. Другая, как я слышал, заключила брак на пиратском издании моей книги, эта книга годилась для данной цели не меньше, чем Библия Холла. Несмотря на все эти соблазны высокого социального положения, изысканных еды и одежды, сравнительного избавления от тяжелого труда и заключенного на пиратском издании законного брака, торговцу иногда приходится долго искать невесту. Когда я находился на тех островах, один торговец истратил на поиски восемь месяцев и все еще оставался холостяком.

54

прима-балерина (фр.)