Укротители моря - Стоквин Джулиан - Страница 25

– Пускай поспит в оковах. Завтра предстанет перед капитаном.

На такой проступок Хоугтон не посмотрит сквозь пальцы. Завтра утром кое-кому на своей шкуре доведется узнать всю суровость наказания. Кидд повернулся и отошел в сторону. Ему совсем не хотелось слушать жалобные мольбы, до его ушей доносились лишь глухие тяжелые вздохи и невнятное мычание, пока молодого матроса волокли прочь.

– Приведите его!

Пока Лэмба не привели и не поставили перед высоким столиком, Хоугтон стоял неподвижно, сжав губы так, что рот превратился в узкую щель, и заложив руки за спину.

– Сними шапочку! – проворчал оружейный старшина. Густые волосы юноши тут же взъерошил ветер, гулявший по палубе. Открытое лицо было бледным и осунувшимся, но держался он с достоинством.

По одну сторону от капитана стоял Кидд, вызванный для предъявления обвинения, по другую – Адамc.

– Итак? – буркнул капитан, поворачиваясь к Кидду.

– Сэр, прошлой ночью во время первой вахты, когда пробило шесть склянок, матроса Лэмба задержал боцман, подозревая его в пьянстве, и привел ко мне.

Лэмбу, пойманному боцманом и упавшему на палубу перед вахтенным офицером, отпираться было бессмысленно. Тем не менее все устрашающие формальности суда должны были быть соблюдены.

– Как он выглядел?

Ответ Кидда заведомо обрекал молодого матроса на наказание.

– Он… он не мог нести службу, – Кидд никак не мог уйти от уличающего ответа, так же как и Лэмб не мог избежать предстоящего ему наказания.

– Понятно. Мистер Адамc?

– Сэр, он так молод. Это был день его рождения, его друзья в честь этого события угостили его грогом, а он, по своей молодости и неопытности, оказался не в силах устоять. Молодость и юношеская горячность, ничего более…

– Это не имеет никакого значения! В море нет никакого оправдания военному человеку, если он способен в любое время напиться в стельку. Ему на королевской службе платят жалованье за то, чтобы он был всегда готов встать на защиту своей страны. Что вы можете добавить относительно его службы?

– Лэмб исполнителен и старателен, сэр. Он отлично управляется со снастями, им довольны все, кто работает на грот-мачте. Кроме того, он добровольно пошел служить на «Крепкий», всегда усердно выполняет свои обязанности…

Капитан бросил взгляд на Адамса, затем опять уставился с угрожающим спокойствием на Лэмба.

– Можешь сказать что-нибудь в свое оправдание, мерзавец?

Лэмб покачал головой, кусая губы.

– Тогда, согласно обвинению, я признаю тебя виновным. Две дюжины!

Лэмб побледнел как полотно. Приговор был слишком суровым, наказание намного превосходило позволенную капитану морским обычаем предельную меру в двенадцать ударов.

– Свистать всех наверх. Всем присутствовать при наказании!

Боцманматы ходили вдоль верхней и нижних палуб, пронзительно свистя в свои серебряные дудки и созывая всех на судилище. Желая как бы отгородиться от происходящего, Кидд укрылся в офицерской каюткомпании, где, не вступая в разговор ни с кем, ждал, пока его вместе с другими наконец не позвали на заключительную часть церемонии.

– Офицеры, сбор! – раздался крик вестового. Офицеры с серьезным видом выходили из кают-компании и шли на шканцы. Там виднелось сооружение из двух решетчатых крышек от люков, обе были прикреплены на высоте человеческого роста к переборке на полупалубе. Вся команда корабля собралась на шканцах, заполнив почти всю палубу. Кидд, избегая встречаться с кем бы то ни было взглядом, поспешил подняться по лестнице на ют.

Капитан подошел к поручням юта, Кидд неоднократно видел эту картину, хотя и с другой стороны, стоя возле фок-мачты внизу и глядя наверх. Теперь же, как и все офицеры, он уныло стоял позади капитана, уставившись глазами в его затылок. Кидд отметил, что ему, как и другим офицерам, почти весь вид закрывал выступающий угол полуюта, так что предстоящую картину наказания и страданий они почти не должны были увидеть.

Матросы замерли по стойке смирно возле ограждений, барабанщик с палочками на изготовку. Лэмб стоял перед капитаном, по бокам возле него возвышались два дюжих боцманмата. Короткая барабанная дробь, и на палубе воцарилась тишина.

– Военный устав! – пролаял Хоугтон, клерк тут же подал устав капитану. – Статья вторая: любой из команды на корабле или причисленный к кораблю Его величества или военному судну, уличенный в пьянстве, нечистоплотности или в каком-нибудь другом скандальном проступке, оскорблении имени Бога, заслуживает наказания… как того заслуживает характер и степень его провинности. – И закрыл устав. – Боцманматы, приступайте.

Виновного повели к решеткам. Кидду не было его видно, но он знал, что там происходило, потому что сам когда-то испытал на своей шкуре такое наказание. Раздетый до пояса и привязанный за суставы больших пальцев для усиления суровости истязания, Лэмб будет мучаться не только от страха и стыда, но и от чувства страшного одиночества. Через минуту его плоть и душа будут кричать от всепоглощающей боли.

После вынесенного им самим точно такого же телесного наказания Кидд раз двадцать видел, как людей пороли кошками, но данный случай как-то особенно тронул его.

Раздалась короткая барабанная дробь. По коже Кидда пробежали мурашки от болезненного предчувствия первого удара. В нависшей тишине раздался свист, который невозможно было ни с чем спутать, – звук падающей плети, затем страшный шлепок и глухой стук ударившегося о решетки тела. Приглушенный всхлип – все; что было слышно после удара. Лэмб переносил истязание как настоящий мужчина. Опять барабанная дробь, опять мертвая тишина и свистящий звук кнута. Лэмб не издавал ни звука. А удары все сыпались и сыпались. Одна половина сознания Кидда кричала от возмущения, другая же возражала ей с холодной рассудительностью: еще никто не придумал лучшего способа наказания, чем применяемое сейчас средство устрашения. Несмотря на суровость кары, несчастный быстро выздоравливал и возвращался к повседневной службе. На берегу дело обернулось бы еще хуже, еще страшнее: за подобный проступок полагалась тюрьма и та же самая порка кошками, а за чуть большее преступление даже дети могли быть приговорены к виселице.

Был уже полдень, когда экзекуция закончилась. Офицеры спустились в кают-компанию пообедать.

– Ваш матрос, Джервес, достойно перенес две дюжины ударов, – заметил Прингл, пока они усаживались за стол. Он попробовал вино: – Вполне приличный кларет.

Адамc взял к вину печенье:

– Интересно, охотятся ли в Канаде верхом, травя зверя собаками? По завершению нашего круиза было бы приятно вознаградить себя каким-нибудь приличным спортивным развлечением. Я слышал, что там, в Новой Шотландии, хватает конского мяса.

– Ничего, старина, тем обществом вы останетесь довольны. Не так часто нам доводилось бывать при королевском дворе, хотя, как я погляжу, вас больше тянет к охоте.

– Доволен обществом? Я провел всю зиму с моим кузеном в его громадном имении в Уилтшире. Толпа мелкопоместного дворянства из всего графства и откровенная нехватка женщин моего вкуса.

Разговор за столом тек своим чередом, нисколько не касаясь Кидда. По своему обыкновению, он хранил молчание, чувствуя себя не в состоянии вставить какое-нибудь слово. Ренци уже постепенно завладел общим вниманием, развлекая Брайанта рассказом о смешных похождениях в Лондоне недалеких сельских увальней. Прингл бросил Кидду приветливый взгляд, но затем повернулся к Бэмптону и попросил его подробнее рассказать о недавнем происшествии на Барбадосе. В итоге Кидду достался такой скучный собеседник, как корабельный эконом.

Миновал полдень. Кидд знал, что в это время Ренци уединялся с эрудированным капелланом и воодушевленно обсуждал какой-нибудь метафизический вопрос, но Томасу не хватило духу присоединиться к ним. Впереди у него была первая вечерняя полувахта. Он поужинал пораньше и поэтому в одиночестве, причем выбранил Коула за медлительность. Последние дни он находился в угнетенном и мрачном настроении.