Курляндский бес - Плещеева Дарья - Страница 71

Дениза и Анриэтта молчали – обе смертельно устали. Анриэтта маялась с коленом – сперва сырое подземелье, а потом сон на холодной земле, видать, вызвали воспаление. Дениза стерла ноги мужскими сапогами – как ни обматывай онучами, а ходить все равно неловко. Но обе даже друг дружке не жаловались – какой смысл?

– Ничего, доставим вас к господину Шумилову, он все устроит, – говорил Ивашка. – Он даром что молчун, а когда нужно – самому государю все прямо говорит!

Где Шумилов и соколиный обоз – Ивашка, разумеется, не знал. Если жив князь Тюфякин – то обоз еле ползет. Если во благовременье помер – может статься, Шумилов, встретившись с князем Мышецким, уже добрался до русского войска.

– Сколько можно, пойдем поверху, – решил Петруха. – Сверху, опять же, лучше вдаль видно – сразу наших углядим. Им-то хорошо, ноги бить не надо – река помогает. Если есть река – все, что можно, повезут на лодках и на стругах, весь военный припас и стрельцов. Вниз по течению и трудиться не надо – вода сама дотащит.

– Так ли уж быстро пойдут? – спросил Ивашка.

– Вперед пустят ертаульные струги – они легкие, быстрые, все разведают. Следом пойдут большие чердачные струги – у них в чердаках жить можно не хуже, чем в терему, – усмехнулся Петруха. – Ну, с Богом, пошли…

Женщины ехали на бахматах, которых мужчины вели в поводу. Бахматов берегли, старались не обременять – и так они, бедные, кормились впроголодь, который день не видели овса.

Вдруг Ивашка насторожился.

– Что там за шум? – спросил он.

– Вода на порогах шумит, – ответил Петруха. – Может, найдется подходящий порог, чтобы уйти на тот берег. За лето речка, поди, хоть малость обмелела.

– Нас с порога течение утащит, – возразил Ивашка.

– Гляди ты, какой знаток выискался!

Они посмотрели друг дружке в глаза – очень нехорошо посмотрели. Но было не до споров – и оба это знали. Первым смирился Ивашка – опустил взгляд.

– Ищем место для спуска, – решил Петруха. – Тут его еще поди найди…

На самый берег спустились с немалым трудом, зато было кое-что отрадное – вдали показались белые башни Кокенгаузена, стоявшего на высоком холме при слиянии двух рек. Замок был невелик и расположился на самом острие клина, образованного реками. Часовые на завершающем это острие небольшом бастионе вскоре заметили, что по левому берегу передвигаются странные люди, но стрелять не стали – четыре человека не угроза для укрепленного замка, в котором сидит немалый шведский гарнизон, да и берег курляндский, пусть с ними герцог Якоб Келлер разбирается.

– Так это Кокенгаузен, что ли? – спросил Петруха.

– Черт его разберет, – ответил Ивашка.

Пороги доверия не внушали. За белостенным замком река резко сворачивала на юго-восток.

– Привал бы сделать, – сказал Ивашка. – Меня уж ноги носить не хотят.

Его поражало молчаливое терпение женщин.

– Да и коней напоить, – согласился Петруха. Не так часто случалось у них согласие, но оба слишком устали для настоящей ссоры.

Дениза и Анриэтта спешились.

– Ты можешь хоть как-то идти? – спросила Дениза подругу.

– Могу, но плохо.

Дениза посмотрела на мелкие волны, набегавшие на серый песок.

– Босиком я бы смогла идти. И ты тоже. Давай разуемся. Заодно и вымоем ноги.

– Что вы затеяли? – спросил по-голландски Ивашка.

– Мы пойдем вперед. Надо же дать лошадям отдых. Вы нас догоните.

Подруги, разувшись, пошли по мелководью, Анриэтта прихрамывала и опиралась на плечо Денизы.

– Вот ведь норовистые бабы, – с одобрением молвил Петруха.

– Если мы их приведем к Шумилову, будет хорошая награда, – буркнул Ивашка. – Бабы, сам знаешь, не простые.

Он не хотел ничего объяснять Петрухе, да тот и не домогался.

Напоив бахматов, они присели на камнях – позволили себе небольшой отдых. К шуму порогов они уже притерпелись, беседовать не хотелось – просто сидели и смотрели на текущую воду. Видимо, потому и услышали наверху перекличку – какие-то люди ехали лесом и довольно громко переговаривались. Лес в этом месте был такой, что без лишней нужды туда не забредали.

– Не по нашу ли душу? – спросил Петруха. – Вроде ищут кого-то.

– По нашу, – кивнул Ивашка. – Нужно уходить, держась утесов. Может, сверху не разглядят.

– Бабы! Будь они неладны!

– Нишкни!

Как раз Анриэтту и Денизу, идущих мелководьем, сверху было бы отлично видно.

Ивашка вскочил, Петруха остался сидеть. Ивашка уставился на него – и представил, что бы могло твориться в Петрухиной голове. Погоня не нуждалась в московитах – наоборот, поскольку герцог Якоб вроде собрался идти под руку русского царя, московитов бы изругали и отпустили восвояси, даже ни разу не дав по морде. Погоне нужны были бегинки. Если не двигаться сейчас с места – конные проедут вперед, обнаружат женщин и сообразят, как их взять в плен.

Спорить с Петрухой было недосуг. Ивашка взял повод своего бахмата и быстро повел его вверх по течению, догонять Денизу с Анриэттой. Петруха остался сидеть в большой задумчивости.

Подруги шли неторопливо. Ивашка нагнал их, когда они едва одолели версту, и позвал сапсаньим криком «пьяк-пьяк-пьяк». Сапсаны здесь не водились, но и окликать по-человечьи он не мог. Дениза обернулась, он молча поманил рукой. Но подойти под защиту утесов им было мудрено – слишком острые и мелкие камни усыпали песок.

– Обувайтесь, – приказал Ивашка, когда они наконец пробрались к нему. – Идите, как улитка по стенке ползет. Наверху – погоня. Тихо…

И дальше подруги шли впереди, он – следом, с бахматом в поводу.

Дениза обернулась.

– Ничего не получилось, – сказала она. – Возвращайтесь назад. Хоть вы спасетесь.

Она отлично понимала, что живые они с Анриэттой никому не нужны. И если погоня не отстает – значит, найдена лодка с тремя покойниками и герцог жаждет возмездия. Поди докажи, кто их упокоил…

– Дура… – по-русски буркнул Ивашка.

Каждый шаг приближал их к русскому войску – но поди угадай, где оно, это войско. Может, верст за тридцать, устроило дневку возле городка Крейцбург и набирается сил перед штурмом Кокенгаузена.

Они шли молча, пока не напоролись на препятствие. В реку вдавался не утес, а целый известняковый утесище, имевший такое же подножие, на которое еще поди вскарабкайся. А вскарабкаешься – вымокнешь до нитки, потому что по всей этой десятисаженной стенке выходы родников, и вода струится вниз сплошным потоком.

– Черт бы тебя побрал, – сказал утесу Ивашка. – Сударыни, я первый пойду, найду дорожку впритирку к стене. Потом вернусь, втащу вас сюда.

Он отдал Денизе поводья бахмата и полез на подножие утеса. Тут же он осознал мудрость пословицы «Русский человек задним умом крепок»: нужно было снять с себя все, остаться в одних портах, и уж, во всяком случае, не лезть под струи в суконном колете. Жмурясь и выискивая ногами ступеньки, Ивашка поднимался все выше – и набрел на сухой пятачок. Оттуда был виден участок реки версты в две, до следующего поворота. И вдруг из-за того поворота показался остроносый струг! Ивашка даже не понял сперва, что это за низко сидящее суденышко с прямым парусом; потом, увидев второй и третий паруса, сообразил.

– Господи Иисусе… – прошептал он и перекрестился.

Тут-то и грянул сверху первый выстрел.

Погоня как-то углядела беглецов. Поскольку никаких криков и требований сдаваться сверху не прозвучало, намерения посланных герцогом людей были ясны.

– Сюда, сюда! – крикнул женщинам Ивашка и, повернув назад, пополз по утесу к подножию – чтобы втянуть туда сперва Анриэтту, потом Денизу.

Все трое вжались в складки покрывавшего известняк волнистого туфа, по которым струилась вода.

Ивашка втолкнул Денизу в щель – глубиной в пол-аршина, заслонил собой. Топчась на мокром камне, он поскользнулся и едва не съехал вниз – прямо под пули. Дениза успела удержать его и не выпускала из объятия. Ивашка стоял к ней спиной, летящая сверху вода заливала глаза. Он запрокинул голову, поймал губами прерывистую струю – коли помирать, так хоть не от жажды. Вода была изумительного вкуса. Рядом щелкнула по камню пуля – кто-то умудрился, немного спустившись, выстрелить сбоку.