Набег - Витаков Алексей - Страница 74

О выступлении войска мы узнали за трое суток (спасибо Навараджканьялу!) и стали готовиться. Глупо вступать в открытую схватку с лучшей армией если не мира, то уж Европы – совершенно точно. Поэтому нашим штабом была выбрана стратегия быстрых налетов, суть которой заключалась в следующем: небольшими конными группами подлетаем, не сшибаясь, осыпаем стрелами и тут же откатываемся, пытаясь заманить преследователей в глубь пустыни подальше от основных сил. Тактика направлена в первую очередь на изматывание врага. Вождь поручил мне командовать одним из таких отрядов. И он во мне не ошибся: мало того что я сам прекрасно владел стрельбой из лука (школа охотницы Локи не прошла даром), так еще я открыл в себе педагога. Люди, поступавшие в мой отряд, очень быстро обучались этому непростому военному ремеслу. Мы видели, какой подчас дикой паникой охватывался стан противника, как только там замечали приближение конного отряда, возглавляемого человеком в длинной белой одежде с черным шарфом на шее – да, это был я. Тысячи римлян нашли свою смерть в пустыне от наших стрел. И все же они неумолимо приближались к первому нашему оазису. Тогда совет племени принял решение: уйти дальше на юг, засыпав и отравив колодцы. Через несколько дней в войске римлян начались волнения из-за нехватки воды и болезней. Они не рискнули идти к следующему оазису – боялись, что там найдут то же самое: жажду и смерть. Лучшая армия возвращалась ни с чем, мало того, потерявшая очень много живой силы. А мы еще очень долго преследовали еле стоящие на ногах разрозненные когорты легионеров, больше похожих на нищий сброд из северо-западной окраины Гадрумета.

Нужно ли рассказывать, как я ненавижу Рим и все, что с ним связано? Думаю, пересказанные истории сами все говорят за себя. Но то ли в силу молодости, то ли в силу еще каких-то причин я стал мало-помалу забывать о тех, в первую очередь психических, ранах, полученных на аренах амфитеатров. Все чаще предавался воспоминаниям о детских и отроческих годах, прошедших на берегу Данапра под сенью густых, исполинских лесов. Все чаще в сны заглядывали волхвы, особенно Лока, родители, родственники, а иногда целая деревня, раскинувшаяся в виде отпечатка ступни богини на пологом берегу реки, манила меня; поэтому нередко я просыпался с опухшим от слез лицом. А Лока снилась тоже не просто так: всякий раз, увидев волхву во сне, я потом целый день ходил и думал об Алорк. Никакой жены, конечно же, у меня не появилось и появится не могло. И вот однажды вождь позвал меня к себе.

– Ивор, вижу, ты все чаще бываешь грустен. Иногда слышу, как ты молишься своему Родящему. Что-то не так? Что ты просишь у него?

– Наверное, я напрасно молюсь богу, который не слышит и не видит меня. Наверное, я напрасно молюсь тому, кого сам никогда не видел и к кому сам никогда не прикасался.

– Бог перестанет быть богом, если позволит смертному к себе прикасаться. Хорошо, что бы ты сделал, окажись сейчас на родине?

– Я бы заключил всех, по ком так долго скучал, в молчание своей любви.

– А тех, по кому не скучал?

– Я об этом не думал.

– Значит, ты готов признаться, что есть те, по ком ты не скучал? А раз так, то ты еще не готов вернуться домой, поэтому твой Родящий тебя не слышит. Подумай, может быть, это лишнее – и нет никакого дома. Ты до сих пор, а прошло уже почти десять месяцев, не выбрал себе женщину. Ты любишь кого-то, кто остался за пределами моей земли?

– Да. Она служанка одной богатой матроны. Бывшая служанка бывшей матроны.

– Что так?

– Я убил эту матрону.

– Я никогда никого не спрашиваю, что привело человека в пустыню, где правят свои законы. Он явно не от хорошей жизни оказался здесь, явно убегая от наказания по закону. Но законы пишут одни для того, чтобы другие их соблюдали. Поэтому я никого ни о чем не спрашиваю. Кто хочет, рассказывает сам, кто не хочет, молчит. В моем племени все так или иначе пострадали именно от того закона, который царит в Римской империи. Когда-нибудь это племя отомстит за себя, и месть эта будет страшна.

– Ты призываешь к насилию?

– Нет. Просто когда-нибудь этих людей невозможно будет сдержать. Но не раньше, чем они станут народом.

– Что же для этого нужно?

– Немного. Еще три-четыре поколения. Ну, да ладно. Давай вернемся к разговору о тебе. Если ты не можешь жить без своей девушки, значит, должен ее разыскать и вернуться. Но хорошо подумай: действительно ли ты любишь ее, или ты отравлен до кончиков ногтей римской культурой, без которой твое существование невозможно? А женщина всего лишь повод или самообман?

– Я уже думал об этом. Знаешь, чего на свете я больше всего хочу? Взять Алорк и уехать туда, где несет свои лазурные воды Данапр. Где волхвы готовят волхвов, а пахари пахарей. Где нет этих гнусных мунер и согнутых от унижения рабов. Где женщины не выбрасывают своих детей на помойку. Я очень благодарен тебе за приют, все перечисленное мною есть и в твоем горячем песчаном царстве, но мне нужен мой дом, понимаешь? Сейчас этот дом разорван на две части, ибо любимая мною женщина в одной части света, а любимый край – в другой. Я хочу соединить свой дом. Пусть порыв мой обречен, но я должен хотя бы попытаться. Понимаешь?

– Понимаю. Но для этого что-то нужно изменить в себе, чтобы звезды стали вращаться иначе и менять твою судьбу.

– Мне кажется, я знаю.

– Тогда молчи. Если знаешь, молчи, не расплескивай. Помни, всегда помни, как ты подносил к пересохшим губам воду после долгого блуждания по пустыне. Вот точно так же и неси свое внутреннее знание. Я дам тебе самого лучшего коня.

Глава 14

Гнедой жеребец, раздувая большие черные ноздри, заломив на правый бок голову, нес меня по пустыне. Ночь гасила звук неподкованных копыт, а легкий ветер тут же заметал следы на песке. Десять месяцев, о боги, прошло: так бесконечно много и так ничтожно мало. Сердце мое рвалось наружу, душа захлебывалась, телу стоило больших усилий, чтобы усидеть в седле, а не пуститься с конем наперегонки. И в то же время страх мало-помалу начал расти внутри меня все тем же корявым, шишковатым стволом, заполняя сосуд плоти от кончиков пальцев до темени. Планы мои были просты: проникнуть в Гадрумет и попытаться узнать про виллу, на которой держат Алорк. Потом забрать свою жену и ускакать с ней в пустыню, а после уже пусть Родящий решает.

Что сулила мне встреча с римской провинцией? Свершится ли задуманное или предстоит погибнуть? Спустя несколько часов скачки по бесплодной ночной пустыне, где лунный свет дремлет на спинах барханов, я увидел окраину Гадрумета. До рассвета оставалось еще часа полтора, а это время суток самое трудное для тех, кто находится в ночной страже, и самое лучшее для тех, кто эту стражу хочет обмануть.

Скачу по нищенским кварталам, то и дело огибая мусорные кучи и ямы, перескакивая заснувших посреди улиц. Как только пейзаж городской окраины стал другим, то есть трущобы постепенно сменились на вполне приличные жилые дома, резко забираю влево, чтобы обогнуть город с севера на юг. Вся надежда на Цетега. Я уговорю его выяснить, где находится Алорк. Старый ланиста не выдаст меня ни Скавру, ни самому главному римскому карающему богу, потому что сам из гладиаторов и знает, сколько стоит невольничья кровь. Хотя, как знать, не зря ведь говорят: человек изнутри темен, как самая отдаленная часть преисподней. А вдруг за меня объявлена большая сумма и дрогнет покрытый шрамами Цетег? Я смогу почувствовать его настроение и не дам себя просто так сграбастать. Если Цетег решит меня выдать, то я обнажу меч. Да нет же, этого никогда не будет. Ланиста, учивший меня гладиаторскому искусству и любивший много больше других, не станет предавать себя. Вот они казармы гладиатория; точно так же, как и десять месяцев назад, смотрят независимо от времени суток своими пустыми черными глазницами. Смотрят и ничего не видят, потому что боль не может видеть ничего, кроме себя самой; она вся обращена внутрь себя. Потому что человек так изматывает себя физическими упражнениями, что, придя в свою каморку, никогда не зажигает свет, а сразу ложится спать, ибо сон – то единственное, что у него осталось, куда можно спрятаться на несколько часов и побыть свободным, просто свободным.