Набег - Витаков Алексей - Страница 75

Приблизительно за пятьсот шагов спешиваюсь и привязываю коня к дикорастущему дереву. Это для того, чтобы не встревожить дремлющую стражу топотом. Иду, держась теневой стороны.

Но что-то здесь не так. Где обычная стража в лице Лукиана и Септимия? Какие-то другие люди стоят с оружием у входа в гладиаторий. Придется через пролом в заборе, последний раз, кажется, Терент им пользовался; если этот увалень привалил дыру валуном и валун лег в яму – все пропало. Через забор нельзя, сразу заметят и спустят собак. Ну, Терент, пусть тебе на том свете являются женщины, пахнущие персиком, ты вроде так хотел. Спасибо, Терент! Камень под давлением плеча пошел, хоть и нехотя, в сторону. Теперь ползком по траве шагов двадцать. Где-то здесь есть дверь со двора; за ней жилище ланисты.

– Доброй ночи тебе, Цетег.

Цетег что-то бормочет спросонья, трясет головой, наконец, садится на ложе, свесив короткие мускулистые ноги:

– Кто здесь? Белка! Не может быть, пес тебя задери!

– Может, Цетег. Очень даже может. У меня мало времени. Помоги мне. Все просто, Цетег, нужно как-то попытаться выяснить, где находится Алорк. Я своими ушами слышал: Фаустина сказала Арабу, что отправила на какую-то виллу.

– Подожди. Не тараторь, Ивор. У нас большие изменения.

– Да, плевать мне на ваши изменения.

– Они в первую очередь касаются тебя. Скавр арестован по подозрению в измене Римской империи и уже, думаю, казнен. Его гладиаторий, равно как и вся собственность, конфискована в пользу государства. Теперь, иным словом, школа принадлежит Филиппу. Вместе со Скавром арестованы еще около полусотни всадников и патрициев – всех обвиняют в одном и том же: в заговоре, который якобы был возглавлен детьми Гордиана: Авлом Магерием и его женой Фаустиной. Говорят, что Фаустину нашли задушенной в собственной постели сразу после того, как от нее ушел Араб. В Гадрумет, как и во всю Проконсульскую Африку, введены восточные легионы. А это серьезные ребята.

– Цетег, а ты сохранил завещательный документ?

– Конечно, о чем речь! Что касается документов, то они защищены законом. Я думаю, и третий экземпляр точно так же хранится в сейфах префектуры. Но тебе здесь нельзя оставаться. Если тебя заметят, в лучшем случае убьют, в худшем – подвергнут таким мучениям, что пожалеешь о том, что родился. Но независимо от твоей судьбы, судьба твоих денег зависит лишь от документов. На том стоит Рим и этим гордится и похваляется перед другими народами.

– А я и так не очень счастлив от факта своего рождения. Ты мне так и не ответил все же: можешь или нет помочь отыскать Алорк?

– Пошевели мозгами, Ивор. Ведь если Фаустина и Магерий обвиняются в измене, а имущество конфисковано в пользу государства, то Алорк стала личной рабыней Араба, а это уже совсем другое дело.

– Зачем Арабу собственность на краю пустыни, да еще с рабами. Ему что, своих мало! У него полмира в рабстве. Зачем ему моя Алорк?

– Откуда он что-либо знает про тебя и Алорк?

– О, про меня-то ему очень хорошо известно.

– Да, весь город гудел, как пчелиный улей, по этому поводу.

– Как пчелиный улей, говоришь!

– Тебя что-то смущает?

– Да так, ничего. Очень понравилось сравнение.

– Чудной ты, однако. О сравнениях задумываешься. Я бы на твоем месте спасал ноги, уходил откуда пришел. Тебе что, женщин мало? И Алорк лучше не беспокоить: живет себе и пусть живет; не в каменоломнях же она и не жернов крутит на мукомольне. Сколько таких семей, как у вас, разбросаны по земле. И ничего – живут. Терпят, но живут.

– Я даже не знаю, где эта вилла, на которую ее отправила Фаустина.

– Прости, Ивор, я ничем не могу помочь тебе. После того как забрали Скавра, во мне что-то надломилось. Я стал бояться, понимаешь, бояться. Я ведь тоже не один на этом свете: дети есть, мать еще жива. Ради них буду жить, обязан, понимаешь? Поэтому не пойду на риск. Ну, ты только представь себе картину: ланиста Цетег идет в префектуру и интересуется участью какой-то рабыни. Разве трудно разгадать загадку с одним неизвестным?

– Почему обязательно в префектуру?

– А куда? Особняк Магериев передан во временное пользование городской префектуре. Кстати, префект тоже человек новый. А тебе не интересно, что же все-таки говорят про тебя?

– Нет. Ты думаешь, я рискую для того лишь, чтобы побаловать свои уши сладкой речью? Ладно. Я ухожу. Спасибо за все, Цетег.

– Будь осторожен, Ивор. Сейчас не те времена, чтобы так вот запросто шастать по территории школы.

– Ты о себе печешься, ланиста? Можешь не беспокоиться – я тебя не выдам. Еще раз – прощай!

И все же, все же кое-что выяснить удалось, а именно: все пути сходятся в особняке Магерия, ставшем городской префектурой. Ничего себе! Значит, Филиппа стали действительно подозревать в убийстве Фаустины, и он недолго думая обвинил детишек Гордиана в заговоре, объяснив таким образом, почему ему пришлось пойти на крайние меры. Небось еще и рассказал, как к нему это исчадие Аида бросилось с ножом к горлу. Ай да Филипп!

Я возвращался ползком по коротко стриженной траве к пролому. Неожиданно залаяла собака – громко и хрипло, по всей видимости, ошейник душил горло. Лай подхватила другая. Это другие собаки: свои бы узнали. Чужие надрессированы так, чтобы пропустить чужого, но обратно не выпустить. Почему Цетег не предупредил! Я вскочил на ноги и остаток пути до дыры пробежал. Вот уже показалась залитая лунным светом улица. Прыгаю головой вперед, вытянув перед собой руки. Кувырок. Встаю на ноги. И тут же резкая боль в затылке. Тьма бросилась в глаза.

Прихожу в сознание от ударов по щекам – кто-то прикладывается от души. Разжимаю горячие губы:

– Хватит молотить, я ведь не палус тренировочный.

– Очухался, любитель потных мужских органов!

– Чего с ним разговаривать, Апоний. Давай врежем хорошенько этому гитону и пусть катится. – Второй стражник был значительно старше и явно хотел сдать пост без приключений.

– А может, ты хочешь побаловаться, Марций?

– Брось, Апоний. Скоро уже утро, на кой пес он нам сдался, пусть проваливает.

– А если центурион даст лишний день отдыха?

– Да провозимся мы с ним гораздо дольше, чем тебе выйдет прогулка в лупанарий. Посмотри, что с него взять, врежь пару раз, если так уж хочется, и пусть проваливает!

– Вот я и смотрю, что с него можно взять: одет как-то странно – шкуры какие-то.

Я решил подать голос:

– Я могу вам кое-что предложить?

– О, что же ты можешь нам предложить, кроме своего зада? – Апоний пнул меня по голени.

– Там в нескольких десятках шагов привязан к дереву конь. Хороший конь. Забирайте. А меня отпустите.

– А ну-ка, ну-ка! – Апоний нагнулся. – Марций, что-то не похож он на гитона! – С этими словами молодой стражник выхватил меч и приставил к моему горлу. Я совершил ошибку: нельзя было говорить. Манеру гитонов знают все от мала до велика.

– А это и впрямь рыба чуть крупнее обычного гитона! – Марций накренил копье в мою сторону. – Коня-то мы и без того возьмем, а вот тебя, красавчик, отведем к начальнику стражи.

Я понял: дальше вести беседы бесполезно. Нужно попробовать убежать. Но стражники словно почуяли мои намерения. Тот, кого звали Марций, быстро рванул из-за пояса рог и дунул два раза. Апоний не убирал от моего горла руку с мечом. Дернись я тогда открытым горлом на меч, и все могло бы кончиться, но Родящий, видать, не думал выбрасывать меня из своей головы, потому что какие-то силы не позволили мне явить миру в последний раз великолепный, потрясающий пример гладиаторского самообладания. Спустя пару минут я был взят в кольцо из шести вооруженных людей, которые повели меня к своему начальнику. Коротко стриженный, седой, тот встретил процессию раздраженно. Проведя жесткой ладонью по своему сонному лицу, иссеченному шрамами (сразу видно – бывший легионер), он махнул в сторону тяжелой двери. До утра меня продержали в карцере для гладиаторов – о-очень знакомом месте. Очень странно, но сон пришел быстрее, чем я успел оценить весь ужас своего положения. А как только первый солнечный луч, разбившись о прутья решетки, брызнул мелким бисером на противоположную стену, я услышал: