Крылья (СИ) - Славина Ирена - Страница 77

Лазерная коррекция вернула мне стопроцентное зрение, были бесследно удалены все татуировки и рубцы, за исключением шрама на затылке. Он требовал хирургической пластики с последующей шлифовкой и локальной пересадкой волос. Я откупился от всей этой возни одним весомым аргументом: «и так нормально». Я не собирался возвращаться в Украину ни при каких условиях, а значит чёрт с ним, со шрамом.

Альцедо составил мне компанию в реабилитации. Его дребезжащий детский голосок стал на октаву ниже после операции на голосовых связках и теперь больше походил на голос женщины средних лет. Удивительно, но только одно это изменение сразу же накинуло ему годков и приблизило к паспортному возрасту, хотя лицо осталось без изменений.

С Кором мы больше не общались. После нашей последней драки между нами словно проложили непреодолимую полосу препятствий, которую ни один из нас больше не мог и не хотел преодолеть.

Помолвка с некой Иреной так и не состоялась, но я не сомневался, что на этом его эксперименты не закончатся. Наоборот — это самое-самое начало. Потом Кор выразил желание поработать в Сиднейском офисе Уайдбэка. С тех пор мы ни разу не виделись. Я не говорил о нём, не интересовался его жизнью и пропускал мимо ушей любые новости о нём. Семья воспринимала эту нашу ссору как нечто преходящее, и у меня не было никакого желания убеждать их в обратном.

***

В начале весны Уайдбек провел очередную конференцию. Мне накануне выпала ночная смена в госпитале, так что я заявился туда, едва стоя на ногах. Но мою сонливость как рукой сняло после того, как в конференц-зал вошел Альцедо и направился прямиком ко мне. Святые угодники, на это стоило посмотреть: миниатюрная цыпочка, в туфлях на шпильке, строгом деловом костюме и прической под названием «Это только кажется, что я уснула с мокрой головой, а потом забыла расчесаться, на самом деле я провела три часа в салоне и выложила за это две сотни швейцарских франков».

Альцедо уселся рядом и закинул ногу на ногу.

— Кажется, ты вошёл во вкус, — давлюсь от смеха я.

Альцедо невозмутимо достал зеркальце из сумки.

— Пару дней назад меня остановили за превышение скорости. В такое липкое дерьмо я еще не наступал. Полисмен не поверил, что мои документы настоящие. У них чутьё, как у гончих псов: он смотрел на меня и понимал, что мне не может быть восемнадцати лет. Как отделался, не спрашивай... В Уайдбеке сошлись во мнении, что мне надо освоить науку макияжа. Вчера разбирался со всеми этими румянами и карандашами для бровей — и чуть не расплакался от отчаяния... Поверь, научиться управлять вертолетом было гораздо проще. Он злобно посматривает на себя в зеркало.

— Одно время думал срезать эти кудряшки, вроде бы короткие стрижки добавляют годков. Но не в моём печальном случае. У ребенка такая тонкая невинная шейка, что лучше бы её никому не показывать. Еще раздумывал над силиконовой грудью и накладными ногтями, но решил, что такого надругательства моя нервная система не вынесет. Надеюсь, нового голоса и одёжек будет достаточно.

Едва я успел побороть очередной приступ смеха, как в зал вошли родители, Никтея и группа экспертов, готовых продемонстрировать очередное достижение науки.

— Что там ваша братия изобрела на этот раз? Эликсир молодости?

— Я не при делах. Это не мой департамент, — зевнул Альцедо. — Нано-технологи что-то состряпали, если верить слухам...

***

Следующие два часа конференции можно было бы уместить в десять минут. Если бы светила науки хотели домой в кровать так же сильно, как я, и если бы перерывы на кофе были слегка покороче, то всё ноу-хау можно было бы сформулировать тремя предложениями: Уайдбек планировал начать выборочную окольцовку птиц в Европе. Отслеживать программно их передвижения и фиксировать точки их повышенного скопления. Так как эти скопления могут указывать на нахождение там десультора, которому нужна помощь.

— Боюсь, Неофрону придется ездить на каждую помойку, куда вывезут какую-нибудь дохлую корову... Вороны, чайки, стервятники стаями.... Ну вы поняли, — заметил я, рискуя вызвать всеобщее негодование. — К тому же, сколько это птиц надо окольцевать, чтобы получить хоть сколько-нибудь внятную картину?

— У нас есть ответы на эти вопросы, — закивал руководитель группы, приглаживая пальцами седые виски. — Во-первых, мы будем отдавать предпочтение тем видам, которые не собираются в стаи. Таких не много, но они, как известно, более чувствительны к десульторам. Например, хищники. Во-вторых, популярные среди пернатых места, например, свалки или водоемы — будет легко исключить из результатов поиска. И наоборот — придать повышенный коэффициент значимости населенным пунктам. И территориям госпиталей в частности. Что касается необходимого количества: уже к концу года мы сможем окольцевать около миллиона диких птиц в городах Европы. Процедура предельно проста и занимает всего несколько секунд. Программа сама будет анализировать их передвижение и сигнализировать о тех точках, куда стоит отправить агентов. По результатам европейского проекта станет ясно, приступать ли к окольцовке на других континентах.

Я принял аргументы... В конце концов, если пара окольцованных пичуг помогут обнаружить десультора в нужде, то... почему бы нет.

Я прихватил свою коробку с маячками и поехал домой. На балконе моей квартиры уже пару дней гуляла белая цапля. Я достал из коробки тонкую полимерную ленту с вклеенной микросхемой, перевернул птицу вверх тормашками и наклеил маячок ей на лапу. Мой первый посильный вклад в проект BirdTrack. Если верить инструкции, маячок активируется, как только намокнет, и сам включится в систему слежения.

— А теперь марш отсюда, — сказал я цапле и подбросил её в воздух. Та взмахнула белоснежными крыльями и не спеша полетела к озеру.

***

Одна из пациенток в госпитале, мадам Ульель, то и дело жаловалась на сердце и описывала мне все симптомы на прекрасном французском языке. Она носила элегантную прическу, нитку жемчуга на шее, и хранила под подушкой том французской поэзии. Она была неизменно вежлива, если не сказать надменна. Но когда приезжала её дочь Джулия, мадам Ульель претерпевала просто фантастические метаморфозы: оживала, начинала сиять и хихикать. С дочерью она говорила исключительно по-русски. В последний раз они обсуждали какой-то детективный сериал.

— Конечно убийца он, кто же еще, Юленька, — сказала Ульель дочери с видом знатока. — Ты помнишь, они нашли книгу убитой девушки в его доме...

— Да, но оказалось, что книгу она дала ему сама в ночь накануне.

— Только он об этом начисто забыл. Разве он мог бы такое забыть?

— Мама, ну это же кино, сценаристы хотят сбить нас со следа, поэтому специально заставляют звучать персонажа неубедительно.

Я проверил капельницу и направился к двери: скорее, пока мадам Ульель и Джулия не начали обсуждать что-нибудь более интимное: нижнее бельё, антицеллюлитный крем, инъекции от морщин... Они даже не догадывались, что я говорю по-русски.

— И всё-таки. Это была бы отличная улика...

Я схватился за ручку двери и застыл, как вкопанный. Внезапно, на долю секунды, я снова увидел себя глубоко под водой: мимо плывут рыбы, высоко, на поверхности воды играют солнечные блики...

— Да нет, мам. Не улика.

И еще один приступ дрожи. Было похоже, тот, кому до меня принадлежало тело, изрядно напортачил. Его просто встряхивало на слове «улика»...

— Всё нормально, — сказал я в шутку телу. — Ты в безопасности. Я не собираюсь возвращаться в Украину.

Я не смог толком уснуть в ту ночь. Что-то растревожило все до единого нервы. Что-то настолько неуловимое и утекающее, что едва ли тянуло на остаточную реакцию. Всего лишь слово. То ли из какого-то славянского, то ли из какого-то другого языка. Слово, означающее что-то переливчатое, текучее, убегающее сквозь пальцы, как вода, что-то яркое, как блик на стекле, и стремительное, как волк. Оно возникло из тёмной пустоты моего нового «дома», и тут же отступило обратно во тьму. Как кошка, которая осторожно вошла в гостиную и, увидев вместо хозяина чужака, тут же спряталась.