Паром - Искандер Фазиль Абдулович - Страница 14

14

Огонь, вода и медные трубы

Огонь, вода и медные трубы — Три символа старых романтики грубой. И, грозными латами латки прикрыв. Наш юный прапрадед летел на призыв. Бывало, вылазил сухим из воды И ряску, чихая, сдирал с бороды. Потом, сквозь огонь прогоняя коня. Он успевал прикурить от огня. А медные трубы, где водится черт. Герой проползал, не снимая ботфорт. Он мельницу в щепки крушил ветряную. Чтоб гений придумал потом паровую. И если не точно работала шпага. Ему говорили: не суйся, салага! — Поступок, бывало, попахивал жестом. Но нравился малый тогдашним невестам. Огонь, вода и медные трубы — Три символа старых романтики грубой. Сегодня герой на такую задачу Глядит, как жокей на цыганскую клячу Он вырос, конечно, другие успехи Ему заменяют коня и доспехи. Он ради какой-то мифической чести Не станет мечтать о физической мести. И то, что мрачно решалось клинком, Довольно удачно решает профком. Но как же, — шептали романтиков губы, — Огонь, вода и медные трубы? Наивностью предков растроган до слез, Герой мой с бригадой выходит на плес. Он воду в железные трубы вгоняет, Он этой водою огонь заклинает. Не страшен романтики сумрачный бред Тому, кто заполнил сто тысяч анкет.

Христос

Христос предвидел, что предаст Иуда, Но почему ж не сотворил он Чуда? Уча добру, он допустил злодейство. Чем объяснить печальное бездейство? Но вот, допустим, сотворил он Чудо. Донос порвал рыдающий Иуда. А что же дальше? То-то, что же дальше? Вот где начало либеральной фальши. Ведь Чудо — это все-таки мгновенье. Когда ж божественное схлынет опьяненье. Он мир пройдет от края и до края. За не предательство проценты собирая. Христос предвидел все это заране И палачам отдался на закланье. Он понимал, как затаен и смутен Двойник, не совершивший грех Иудин. И он решил: «Не сотворится Чудо. Добро — добром. Иудою — Иуда». Вот почему он допустил злодейство. Он так хотел спасти от фарисейства Наш мир, еще доверчивый и юный… Но Рим уже сколачивал трибуны.

Завоеватели

Крепость древняя у мыса, Где над пляжем взнесены Три библейских кипариса Над обломками стены. Расчлененная химера Отработанных времен Благодушного Гомера И воинственных племен. Шли галеры и фелюги, С гор стекали на конях В жарких латах, в пыльной вьюге, В сыромятных кожухах. Греки, римляне и турки. Генуэзцы, степняки. Шкуры, бороды и бурки. Арбы, торбы, бурдюки. Стенобитные машины Свирепели, как быки, И свирепые мужчины Глаз таращили белки. Ощетинивали копья, Волокли среди огня Идиотское подобье Деревянного коня. Очищали, причащали, Покорив и покарав, Тех, кто стены защищали, В те же стены вмуровав. И орлы, не колыхаясь, Крыльев сдерживали взмах. Равнодушно озираясь На воздетых головах. А внизу воитель гордый Ставил крепость на ремонт. Ибо варварские орды Омрачали горизонт. Стенобитные машины Вновь ревели, как быки, И свирепые мужчины Глаз таращили белки. Печенеги, греки, турки. Скотоложцы, звонари. Параноики, придурки, Хамы, кесари, цари: — Протаранить! Прикарманить! Чтобы новый Тамерлан Мог христьян омусульманить, Охристьянить мусульман. И опять орлы, жирея, На воздетых головах Озирались, бронзовея В государственных гербах. Возмутителей — на пику! Совратителей — на кол! Но и нового владыку Смоет новый произвол. Да и этот испарится, Не избыв своей вины. Три библейских кипариса Над обломками стены. Плащ забвения зеленый Наползающих плющей, И гнездятся скорпионы В теплой сырости камней.

Толпа

Толпа ревела: — Хлеба! Зрелищ! И сотрясала Колизей, И сладко слушала, ощерясь. Хруст человеческих костей. Уснули каменные цирки, Но та же мутная волна. Меняя марки или бирки. Плескалась в наши времена. Народ с толпою путать лестно Для самолюбия раба. Народ, толпящийся над бездной. История, а не толпа. И в громе всякого модерна, Что воздает кумиру дань, Я слышу гогот римской черни, В лохмотьях пышных та же рвань. Все было: страсти ширпотреба И та нероновская прыть. Попытка недостаток хлеба Избытком зрелищ заменить. Но даже если хлеба вдосталь. Арены новой жаждет век. А в мире все не слишком просто, И не измерен человек. Но из былых каменоломен Грядущий озирая край. Художник, помни: вероломен Коленопреклоненный рай.