Пленники Раздора (СИ) - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" - Страница 39

— Спросил, далеко ли путь держат. Сказали в Вышград. Ещё спросил, как звать их. Старшего Копылом кличут, того, у которого голос сиплый, Ранком, а заику — Малыгой.

Тамир хмыкнул такой дотошности оборотня и спросил:

— Что ты к ним пристал? Едут себе мужики и едут.

Лют ответил:

— А не нравятся они мне.

Будто это все объясняло!

— Чем не нравятся? — спросила Лесана, которая никак не могла взять в толк подобную необъяснимую настороженность.

— Всем, — ответил волколак и замолчал.

На ночлег остановились, как обычно, засветло. Пока тьма не сгустилась и не заперла всех в обережном кругу, следовало развести костер, справить разные дела-хлопоты.

Обозный люд, хотя и привыкший ночевать под открытым небом, все одно — от обычного люда отличался мало. Ночь страшила. Пускай нынешний путь и оказался на диво спокойным, странники с заходом солнца старались, не мешкая, разбрестись по саням, отгородиться от темноты пологами и поскорее уснуть, чтобы приблизить тем самым утро.

Звери выли далеко в чаще. Ветер иногда доносил отголоски волчьих песен. Заслышав их, мужчины смолкали, встревоженно вскидывались и даже дышали в такие мгновенья через раз. А вот Лют грустнел. Лесана примечала. По счастью, к месту стоянки оборотни не выходили ни разу.

Нынче обережница вела «братца» в лес. Потому что оборотню, как обычно, пригорело «подышать». Не дышалось ему, клятому, где и всем. То лошадьми воняло, то людьми, то дымом, то стряпней… Всю душу вымотал.

По пути встретили расстроенного Смира, который возвращался к месту привала хмурый и недовольный.

— Случилось чего, Смир Евсеич? — спросила девушка, удивленная выражению глубокой досады на лице купца.

— А… — махнул он рукой. — Сам виноват. Рукавицу снимал, да вместе с жениной памяткой — с перстнем. Улетел в сугроб. Теперь уж не доискаться.

И сморгнул, ибо к глазам подступили невольные слезы.

Лесана покачала головой:

— Не горюй, вместе поищем.

Однако в душе понимала: сказанное звучит неубедительно. Перстень в рыхлых доходящих до колен сугробах не найдешь, сколько не ройся. Да и стемнеет уже скоро.

Смир в ответ на слова утешения только рукой махнул и зашагал прочь, не оборачиваясь. Да буркнул ещё:

— Поищите… Возвращайтесь уж, пока не смерклось, а то как бы самих вас искать не пришлось… переродившимися.

— Ты погоди горевать-то! — кликнул в след волколак. — Утром пошарим. Куда он денется.

Обозный глава в ответ уныло кивнул.

— Пошли, — дернул девушку Лют и потащил вперед, аккурат по следам, что оставил расстроенный Евсеич.

— Куда? — Лесана удивилась. — Что, правда, перстень искать?

— Попробуем, пока он на морозе запах не растерял. Что нам, трудно помочь человеку хорошему?

— Тебя увидят, смеяться будут, — улыбнулась обережница. — Слепой ищет пропажу в снегу.

Он сказал:

— Поэтому пойдём быстрее.

Девушка вздохнула, но перечить не стала. Только отметила про себя, который уж раз: Лют, не гляди, что незряч, по следу идет лучше всякой собаки — ни на кусты, ни на деревья не налетает…

— Постой тут, — удержал спутницу за плечо волколак. — А то запах отбиваешь.

И он замер на полянке, где до них топтался Смир.

Принюхался, наклонился, взялся шарить голыми руками в снегу справа от себя. Лесану от этого зрелища пробрал озноб. Едва представила, каково в этакую стужу руки в сугроб запускать… бр-р-р!

— Не найду, — сокрушенно покачал головой Лют, спустя некоторое время. — Глубоко осел. Да и запах потерялся уже. Не чую. Значит, и рыться бесполезно. Идём.

Волколак засунул одну окоченевшую руку за пазуху, а другой взял спутницу за локоть, мол, веди.

Когда они воротились к месту стоянки, хмурого погрустневшего Смира утешали у костра спутники:

— Не горюй, старшой, утресь поищем, — говорил кто-то из ребят. — Авось, найдется.

Однако утром перстень, разумеется, не сыскали, хотя шарили всем обозом и вытоптали поляну едва не до земли.

Впрочем, обережнице о том лишь рассказывали, она на поиски не ходила — готовила утреннюю трапезу, хлопотала у костра. Вместе с ней остался и Лют, который бездельно слонялся туда-сюда. Что ему — слепому — делать там, где и зрячие бессильны?

— Жалко Смира, — сказала девушка, когда обоз тронулся дальше. — Перстень памяткой о жене покойной был. Такой ни за какие деньги не купишь.

Лют пожал плечами. Он был чужд подобному вздору.

Но Лесану, которая за дни странствия уже присмотрелась к оборотню, снедало предчувствие чего-то… она и сама не знала, чего именно. Только глубоко в сердце поселилось гложущее беспокойство. И хотя волколак был безмятежен, и на первый взгляд ничто не предвещало грозы, внутреннее чутье не желало униматься.

Как оказалось, не зря.

Вечером, когда общая трапеза подходила к концу, когда синие сумерки только-только опустились на ровные сугробы, а обозники ещё нежились у догорающего костра, Лют отставил опустевшую миску и поднялся на ноги. Он незряче огляделся и двинулся, прихрамывая, к той самой троице, о которой говорил накануне. Мужчины не заметили его — они сидели тесно, негромко разговаривали и над чем-то тихо посмеивались.

Оборотень ступал неспешно, а, чтобы не налететь на сидящих кругом камелька обозников, шарил рукой в пустоте. Однако Лесана который уж раз про себя отметила: нет в его движениях той осторожной неуверенности, которая свойственна настоящим слепцам.

Девушка видела, как оборотень отыскал Копыла, нащупал его плечо, удержал, наклонился и что-то сказал на ухо. Лицо мужика на миг окаменело, а потом преисполнилось удивления. Лют же произнёс нарочито громко:

— А ведь я говорил тебе, что у незрячих острый слух.

Рука волколака по-прежнему лежала на плече собеседника.

У обережницы нехорошо засосало под ложечкой. И не впусте. В тот самый миг, когда Лесана начала медленно подниматься со своего места, чтобы подойти к «брату», тот коротко размахнулся и врезал Копылу кулаком в лицо. Мужчина, не ожидавший такого поворота, опрокинулся на спину.

Девушка подхватилась, не понимая, что происходит. В едином ладу с ней повскакивали со своих мест и остальные обозники. Тамир вовремя удержал спутницу, не пустив бежать поперед мужиков.

— Куда ты… — шикнул он и шагнул к месту свары.

А Лют тем временем равнодушно отошел от неприятеля и стал в сторонку, скрестив руки на груди. Будто не он только что вдарил безвинному человеку ни за что, ни про что со всей молодецкой дури.

Хран уже вклинился между разодравшимися и теперь оглядывал изувеченного. Про себя Лесана хмыкнула — оборотень знал, как бить. Глаз у мужика заплывал, но крови не пролилось. Ежели надрезать желвак, то синяка не будет, к утру и следа не останется. Но кто же решится пускать руду посреди леса, где бродят Ходящие?

— Ты чего, Лют? — удивился ратоборец, оборачиваясь к слепцу. — Белены объелся?

Обережница все же протиснулась к «брату» и встала рядом. Он нашарил рукой её плечо и легонько сжал. В этом прикосновении было что-то успокаивающее, этакий призыв не бояться и не держать сердца зазря.

— Зачем ударил? — спросил оборотня и безмерно удивленный Смир.

— Пусть сам скажет, — ответил Лют и повернулся туда, где стоял, держась за подбитый глаз, Копыл. — Скажешь, за что получил?

Тот глядел на незрячего супротивника, как на припадочного:

— Сдурел?

— Нет. Слышал всё. Смир, ты ежели перстень ищешь, у него спроси, где пропажа.

Купец обратил удивленный взгляд на угрюмую троицу. Те переглянулись. Слишком быстро. И слишком испуганно.

Хран стоял, заложив руки за пояс, и глядел на троих мужчин. Обережник не вмешивался, будто оценивал произошедшее на какой-то свой лад.

Копыл, не снискав ни в ком из попутчиков поддержки, зло отчеканил:

— Мне по роже дали и я же ещё виноватый? Совсем ошалели? Мы за дорогу серебром платили, не торгуясь!

— А ты не боись, — миролюбиво отозвался Лют. — Яви, чего там у тебя в заплечнике-то. Я, ежели хочешь, тоже всё добро своё разложу, мне прятать нечего. Ну? Покажешь, что в мешке да на поясе?