Пленники Раздора (СИ) - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" - Страница 52

— Научишь?

— Нет, — буркнула девушка. — Ещё я только впотьмах не учила Ходящего грамоту разуметь.

Лют усмехнулся, но отстал.

Больше они к этому разговору не возвращались. Справедливости ради надо сказать, это не особенно огорчило Лесану. За долгие дни вынужденного странствия она привыкла к Люту, но по-прежнему не доверяла ему, а оттого, когда он находился рядом, чувствовала себя неловко и всегда держалась настороже. Да ещё Тамир…

Если и раньше он был неразговорчив и хмур, то сейчас вовсе заделался молчуном. Волколак колдуна сторонился и старался даже за столом садиться поодаль. Девушка заметила это и однажды спросила обережника:

— Что у вас с Лютом приключилось?

Тамир посмотрел на неё удивлённо:

— Ничего. А что у нас могло приключиться?

Она развела руками:

— Не знаю, просто он тебя чурается…

На это Тамир ответил с усмешкой:

— Он зверь. Он чует.

Собеседница не поняла:

— Что чует?

— Опасность.

Лесана посмотрела внимательно в тёмные глаза колдуна и сказала:

— Или ты мне всё объяснишь, или завтра же мы возвращаемся обратно в Крепость.

Тамир моргнул и ответил растерянно:

— Не могу сказать. Я бы рад, но он не даёт.

Обережница вспылила:

— Да что же такое-то! Кто «он»?

— Так Каженник, — донёсся хриплый голос Люта из-за спины наузника. — Верно?

Колдун удивленно оглянулся, а оборотень продолжил, незаметно пятясь:

— Ты попался, Охотник. Он никого не отпускает. Не знаю, как с людьми, а, будь ты Ходящим, уже бы лишился ума и переярился. У нас таких сразу убивают. Если успевают.

Лесана переводила растерянный взгляд с обережника на волколака и обратно.

— Каженник — это тот, про которого ты нам говорил? — спросила девушка, припоминая рассказ о злом неприкаянном духе, который блуждает по лесу и которого Ходящие боятся так же, как люди боятся Встрешника.

— Он самый, — кивнул Лют, а обережница заметила, что он старается обойти Тамира по крутой дуге. — Бродит по чаще. Если встречает оборотня или кровососа, касается и лишает рассудка. Осенённым, говорят, жилу затворяет. А простых делает безумными, вселяет в душу злобу и голод.

— Нет у таких, как ты, души, волк, — сказал в ответ на это Тамир.

Он уже отвернулся от оборотня и теперь неотрывно глядел Лесане в глаза.

Тёмная страшная воля лилась из его зрачков, отнимала у собеседницы силы.

— Вы несёте смерть и страдание, — колдун говорил с оборотнем, а сам не отрывал взора от девушки.

У той отнялись ноги. Несчастная попыталась было поднять руку, чтобы оттолкнуть мужчину, но не смогла шевельнуться. Разорвать же взгляды было выше её сил. В груди разливался холод… А затем всё прекратилось, потому что Лют одним прыжком преодолел разделяющее его и Тамира расстояние и обрушил кулак обережнику в основание шеи.

Тот рухнул, как подкошенный. А волколак шагнул к Лесане, незряче вытянув руки. Девушка шумно вздохнула, словно вынырнула на поверхность с большой глубины. Мир снова обрёл краски, силы вернулись.

— Я думал, у тебя сердце грудину проломит, — признался оборотень и в тот же миг скорчился на полу, рядом с Тамиром, цепляясь побелевшими пальцами за ошейник. Наговоренный науз отозвался за учиненную человеку обиду. Лют хрипел, и глаза у него закатывались от боли.

Обережница во время просунула ладонь в зазор между кожаным ремнем и шеей волколака. Что-то сказала и хватка колдовства ослабла. Оборотень сел, хватая ртом воздух, а его спасительница уже склонилась над колдуном.

Тот был ледяной и едва дышал.

— Ехать с ним дальше опасно. Надо возвращаться, — сказал Лют.

— Не можем мы вернуться, — ответила девушка, щупая шею наузника, чтобы отыскать слабо бьющийся живчик. — Глава поручение дал. Выполнить надо. А одного не отпустишь.

Оборотень хмыкнул:

— Он не в себе. Ты понимаешь? Безумный. Это больше не человек. Это… тело, одержимое злобной нежитью.

Лесана взяла бледную ладонь колдуна и посмотрела на змеящиеся под кожей серебристые линии. Рука была холодной. Девушка подумала о том, какое счастье, что сторожевиков сейчас нет в избе, и никто не видит происходящего.

Лют стоял рядом на коленях:

— Он опасен.

— Ты тоже, — ответила Лесана.

— Это другое… Я — живой. Меня можно убить. А его…

— Убить можно любого, — спокойно сказала обережница. — Нужно лишь знать — как.

— Вот именно. А ты не знаешь.

Она пропустила это замечание мимо ушей:

— Тамир… — девушка позвала, не надеясь, что дождется ответа, однако колдун с трудом открыл глаза и посмотрел на неё.

— Что нам теперь делать? — спросила она. — Как быть?

Вместо ответа он потянулся к висящим на поясе ножнам. Лесана перехватила руку, но мужчина высвободился и сказал хрипло:

— Не мешай, пока могу…

Обережница с удивлением смотрела, как он рванул ворот рубахи и, не дрогнув, вычертил на груди кривую резу. Такие резы колдуны наносили на ворота и брёвна тына, защищая поселения.

— Всё…

Тамир обессилено откинулся на пол. Кривые линии на рассечённой коже исходили кровью и мерцали угасающим голубым огнём. Лют, скорчился на скамье, уткнувшись лицом в брошенный там полушубок, и трясся. Лесана выругалась, схватила волколака за шиворот и выволокла из избы на воздух:

— Дыши глубже, ну!

Он принялся яростно втягивать воздух, чтобы хоть как-то успокоиться.

— Вот же морока мне с вами! — девушка устало привалилась к двери. — Один, чуть что, трясётся и разум теряет, второй — мертвец ходячий. Как вы мне оба надоели!

Однажды он открыл глаза и увидел над собой что-то огромное, серое.

Здоровенный зверь возвышался над человеком, переступив через бесчувственное тело. Мягкое брюхо нависло совсем близко — только руку протяни.

Где-то рядом, в темноте крались хищники. Они шли на запах, они хотели есть. Мерцали в полумраке огоньки голодных глаз. Но вот лязгнули острые зубы, и грозный рык разнёсся над чащей — раскатистый, утробный. Серые тени шарахнулись, испуганно отступили за деревья.

Человек лежал и равнодушно смотрел в ночь. Лес. Темнота. Звери, крадущиеся по кустам. И огромный волк, стоящий над своей добычей, переступающий с лапы на лапу, глядящий злобно и жадно — моё! Шерсть вдоль хребта стояла дыбом, переливалась зелёными искрами.

Волк был велик и страшен. Его боялись. Но голод сильнее страха. И хищники не собирались отступать. Враг может быть силён, может быть свиреп, но когда-то и он устанет. И вот тогда-а-а…

— Эй! — волчица обернулась женщиной, упала на колени и встряхнула безжизненно лежащего обережника. Холод уступил место боли. — Поднимайся! Их слишком много, надо идти… Давай!

Она лихорадочно оглядывалась и коротко взмахивала рукой, когда кто-то из оголодавшей стаи подступал ближе прочих.

Зелёное сияние таяло в воздухе.

Мара вздёрнула человека с земли, забросила его руку себе на плечо и крепко ухватила за пояс. Мужчина повис на ней. Ноги его не держали.

— Давай! — прохрипела волчица. — Это — дикие. Скоро рассвет, они отстанут… Только иди, Хранителей ради, иди, упырина лохматая…

— Куда?.. — он споткнулся, потому что правая нога подкосилась и полыхнула свирепой болью. Сломана.

Женщина не слушала. Она лихорадочно озиралась, рассыпала в стороны бледные искры Дара и волочила на себе спутника, тяжело и со свистом дыша.

— Больше, не могу… — обережник оступился, вскрикнул и упал бы ничком, но сильные руки волколачки удержали его, поэтому пленник лишь осел на землю.

Всё вокруг кружилось и ходило ходуном.

— А ну вставай! — его снова потянули вверх, вынуждая подняться. — Вставай, скотина, ленивая!

Чёрные тени подступали всё ближе.

— Не могу, — он повис у неё на руках, раскачиваясь из стороны в сторону, будто дерево под порывами ветра.

Глухое рычание. Волчица встала между человеком и крадущимися хищниками. Скорее бы рассвет, Хранители! От пленника пахнет кровью и сладкой плотью. Звери чуют, что жертва слаба. Их много и одна Осенённая не сдержит безумную голодную стаю. Путников будут гнать и гнать, принуждая идти, чтобы выбились из сил…