- Клюев Николай Алексеевич - Страница 111

413

Повешенным вниз головою

Косматые снятся шатры

И племя с безвестной молвою

У аспидно-синей горы.

Там девушка — тигру услада,

И отрок геенски двууд...

Захлестнутым за ноги надо

Отлить из кровинок сосуд.

В нем влага желёз, сочленений

И с семенем клей позвонков...

Отрадны казенному сени

Незыблемых горных шатров.

Смертельно пеньковой тропою

Достичь материнской груди...

Повешенных вниз головою

Трещоткою рифм не буди!

<1921>

414

У вечерни два человека —

Поп да сторож в чуйке заплатанной.

На пороге железного века

Стою, мертвец неоплаканный.

Бог мой, с пузом распоротым,

Выдал миру тайны сердечные:

Дароносица распластана молотом,

Ощипаны гуси — серафимы млечные,

Расстреляны цветики на проталинках

И мамины спицы-кудесницы...

Снегурка в шубейке и валенках

Хнычет у облачной лестницы:

Войти бы в Божью стряпущую,

Где месяц — калач анисовый!..

Слезинка над жизненной пущею

Расцветет, как сад барбарисовый.

Спицы мамины свяжут Нетленное —

Чулки для мира голопятого,

И братина-море струнно-пенное

Выплеснет Садко богатого.

Выстроит Садко Избу соборную,

Подружит Верхарна с Кривополеновой

И обрядит Ливерпуль, Каабу узорную

В каргопольскую рубаху с пряжкой эбеновой!

<1921>

415

Убежать в глухие овраги,

Схорониться в совьем дупле

От пера, колдуньи-бумаги,

От жестоких книг на земле.

Обернуться малой пичугой,

Дом — сучок, а пища — роса,

Чтоб не знать, как серною вьюгой

Курятся небеса,

Как в пылающих шлемах горы

Навастривают мечи!..

Помню пагодные узоры,

Чайный сад и плеск че-чун-чи.

Гималаи видели ламу

С ячменным русским лицом...

Песнописец, Волгу и Каму

Исчерпаю ли пером,

Чтобы в строчках плавали барки,

Запятые, как осетры!?

Половецкий голос татарки

Чародейней пряжи сестры:

В веретёнце — жалобы вьюги,

Барабинская даль — в зурне...

Самурай в слепящей кольчуге

Купиной предстанет мне,

Совершит обряд харакири:

Вынет душу, слезку-звезду...

Вспомянет ли о волжской шири

Китайчонок в чайном саду?

Домекнутся ли по Тян-Дзину,

Что под складками че-чун-чи

Запевают, ласкаясь, к сыну,

Заонежских песен ключи?

<1921>

416

Незримая паутинка

Звенит, как память, как миг...

Вьется жизненная тропинка

Перевалом пустынных книг.

Спотыкаюсь о строки-кварцы,

О кремни точек, тире.

Вотяки, голубые баварцы

Притекают к Единой Заре.

На пути капканами книги:

Тургенев, жасминный Фет...

На пламенной ли квадриге

Вознесется русский поэт?

Иль, как я, переметной сумкой

Будет мыкать горе-судьбу?

Ах, родиться бы недоумкой

Песнолюбящему рабу!

Не знать бы «масс», «коллектива»,

Святых имен на земле!..

Львиный Хлеб — плакучая ива

С анчарным ядом в стволе.

<1921>

417

Задворки Руси — матюги на заборе,

С пропащей сумой красноносый кабак,

А ветер поет о родимом Поморье,

Где плещется солнце — тюлений вожак,

Где заячья свадьба, гагарьи крестины

И ос новоселье в зобатом дупле...

О, если б в страницах златились долины,

И строфы плясали на звонкой земле!

О, если б кавычки — стада холмогорок

Сходились к перу — грозовому ручью!

Люблю песнотравный гремучий пригорок,

Где тайна пасет двоеточий семью!

Сума и ночлежка — судьбина поэта,

За далью же козлик-дымок над избой

Бодается с просинью — внучкою света...

То сон колыбельный, доселе живой.

Как раненый морж, многоротая книга

Воззвала смертельно: приди! О, приди!

И пал Карфаген — избяная коврига...

Найдет ли изменник очаг впереди

Иль в зуде построчном, в словесном позоре

Износит певучий Буслаев кафтан?..

Цветет костоеда на потном заборе —

Бесструнных годин прокаженный Коран.

<1921>

41

8Запах имбиря и мяты

От парня с зелеными глазами...