- Клюев Николай Алексеевич - Страница 66

Слетят серафимы из облачной мглы,

И Русь избяная — несметный обоз! —

Вспарит на распутье взывающих гроз...

Сметутся народы, иссякнут моря,

Но будет шелками расшита заря,—

То девушки наши, в поминок векам,

Расстелют ширинки по райским лугам.

2

У розвальней — норов, в телеге же — ум,

У карего много невыржанных дум.

Их ведает стойло да дед-дворовик,

Что кажет лишь твари мерцающий лик.

За скотьей вечерней в потемках хлева,

Плачевнее ветра овечья молва.

Вздыхает каурый, как грешный мытарь:

«В лугах Твоих буду ли, Отче и Царь?

Свершатся ль мои подъяремные сны,

И, взвихрен, напьюсь ли небесной волны?..»

За конскою думой кому уследить?

Она тишиною спрядается в нить.

Из нити же время плетет невода,

Чтоб выловить жребий, что светел всегда.

Прообраз всевышних, крылатых коней —

Смиренный коняга, страж жизни моей.

С ним радостней труд, благодатней посев,

И смотрит ковчегом распахнутый хлев.

Взыграет прибой, и помчится ковчег

Под парусом ясным, как тундровый снег.

Орлом огнезобым взметнется мой конь,

И сбудется дедов дремучая сонь!

3

Звук ангелу собрат, бесплотному лучу,

И недруг топору, потемкам и сычу.

В предсмертном «ы-ы-ы!..» таится полузвук,

Он каплей и цветком уловится, как стук.

Сорвется капля вниз, и вострепещет цвет,

Но трепет не глагол, и в срыве звука нет.

Потемки с топором и правнук ночи — сыч

В обители лесов поднимут хищный клич,

Древесной крови дух дойдет до Божьих звезд,

И сирины в раю слетят с алмазных гнезд;

Но крик железа глух и тяжек, как валун,

Ему не свить гнезда в блаженной роще струн.

Над зыбкой, при свече, старуха запоет,

Дитя, как злак росу, впивает певчий мед,

Но древний рыбарь-сон, чтоб лову не скудеть,

В затоне тишины созвучьям ставит сеть.

В бору, где каждый сук — моленная свеча,

Где хвойный херувим льет чашу из луча,

Чтоб напоить того, кто голос уловил

Кормилицы мирской и пестуньи могил, —

Там, отроку-цветку лобзание даря,

Я слышал, как заре откликнулась заря,

Как вспел петух громов и в вихре крыл возник,

Подобно рою звезд, многоочитый лик...

Миг выткал пелену, видение темня,

Но некая свирель томит с тех пор меня;

Я видел звука лик и музыку постиг,

Даря уста цветку, без ваших ржавых книг!

4

Где пахнет кумачом — там бабьи посиделки,

Медынью и сурьмой — девичий городок...

Как пряжа, мерен день, и солнечные белки,

Покинув райский бор, уселись на шесток.

Беседная изба — подобие вселенной:

В ней шолом — небеса, полати — Млечный Путь,

Где кормчему уму, душе многоплачевной

Под веретенный клир усладно отдохнуть.

Неизреченен Дух и несказанна тайна

Двух чаш, двух свеч, шести очей и крыл!

Беседная изба на свете не случайна —

Она Судьбы лицо, преддверие могил.

Мужицкая душа, как кедр зелено-темный,

Причастье Божьих рос неутолимо пьет:

О, радость — быть простым, носить кафтан посконный

И тельник на груди, сладимей диких сот!

Индийская земля, Египет, Палестина —

Как олово в сосуд, отлились в наши сны.

Мы братья облаков, и савана холстина —

Наш верный поводырь в обитель тишины.

1916

246—249. Поэту Сергею Есенину

1

Оттого в глазах моих просинь,

Что я сын Великих озер.

Точит сизую киноварь осень

На родной беломорский простор.

На закате плещут тюлени,

Загляделся в озеро чум...

Златороги мои олени —

Табуны напевов и дум.

Потянуло душу, как гуся,

10 В голубой полуденный край,

Там Микола и светлый Исусе

Уготовят пшеничный рай!

Прихожу. Вижу избы-горы,

На водах — стальные киты...

Я запел про синие боры,

Про «Сосновый звон» и скиты.

Мне ученые люди сказали:

«К чему святые слова?

Укоротьте поддевку до талии

20 И обузьте у ней рукава!»

Я заплакал «Братскими песнями», —

Порешили: «в рифме не смел!»

Зажурчал я ручьями полесными

И «Лесные были» пропел.

В поучение дали мне Игоря

Северянина пудреный том.

Сердце поняло: заживо выгорят

Те, кто смерти задет крылом.

Лихолетья часы железные

30 Возвестили войны пожар,—

И «Мирские думы» болезные

Я принес отчизне, как дар,

Рассказал, как еловые куколи

Осеняют солдатскую мать,

И бумажные дятлы загукали:

«Не поэт он, а буквенный тать!

Русь Христа променяла на Платовых,