- Клюев Николай Алексеевич - Страница 75

И сыну отдать ложесна и сосцы,—

Увы! От октябрьского солнца чугунного

Лишь кит зачинает да злые песцы.

Между 1916 и 191

8274

Улыбок и смехов есть тысяча тысяч,

Их в воск не отлить и из камня не высечь.

Они, как лучи, как овечья парха,

Сплетают то рай, то мережи греха.

Подснежная озимь — улыбка ребенка,

В бесхлебицу рига — оскал старика,

Издевка монаха — в геенну воронка,

Где дьявола хохот — из трупов река.

Стучит к потаскухе скелет сухопарый,

(А вербы над речкой, как ангел, белы),

То Похоть смеется, и души-гагары

Ныряют, как в омут, в провалы скулы.

Усмешка убийцы — коза на постели,

Где плавают гуси — пушинки в крови,

Хи-хи роженицы, как скрип колыбели,

В нем ласточек щебет, сиянье любви.

У ангелов губы — две алые птицы,

Их смех огнепальный с пером не случить.

Издохнут созвучья, и строки-веприцы

Пытаются в сердце быдлбм угодить.

Моё ха-ха-ха — преподобный в ночлежке,

Где сладостней рая зловонье и пот,

Удавленник в церкви, шпионы на слежке...

Провижу читателя смех наперед:

О борозды ртов и зубов миллионы,

Пожар языков, половодье слюны,

Вы — ярая нива, где зреют законы

Стиха миродержца и струнной весны!

275

О скопчество — венец, золотоглавый град,

Где ангелы пятой мнут плоти виноград,

Где площадь — небеса, созвездия — базар,

И Вечность сторожит диковинный товар:

Могущество, Любовь и Зеркало веков,

В чьи глуби смотрит Бог, как рыбарь на улов!

О скопчество — страна, где бурый колчедан

Буравит ливней клюв сквозь хмару и туман,

Где дятел-Маета долбит народов ствол

И Оспа с Колтуном навастривают кол,

Чтобы вонзить его в богоневестный зад

Вселенной Матери и чаще всех услад!

О скопчество — арап на пламенном коне,

Гадательный узор о незакатном дне,

Когда безудный муж, как отблеск Маргарит,

Стокрылых сыновей и ангелов родит!

Когда колдунью-Страсть с владыкою-Блудом

Мы в воз потерь и бед одрами запряжем,

Чтоб время-ломовик об них сломало кнут...

Пусть критики меня невеждой назовут.

Между 1916 и 191

8276

Всё лики в воздухе да очи,

В пустынном оке снова лик...

Многопудовы, неохочи

Мы — за убойным пойлом бык.

Объемист чан, мучниста жижа,

Зобатый ворон на хребте

Буравит клювом войлок рыжий —

Пособье скотской красоте.

Поганый клюв быку приятен,

Он песня, арфы ворожба.

И от помётных, смрадных пятен

Дымится луг, ручья губа.

И к юду, в фартуке кровавом,

Не раз подходит смерть-мясник,

Но спит душа под сальным сплавом —

Геенских лакомок балык.

Убойный молот тяжко-сладок —

Обвал в ущельях мозговых...

О, сколько в воздухе загадок,

Очей и обликов живых!

Между 1916 и 191

8277

В зрачках или в воздухе пятна,

Лес башен, подобье горы?

Жизнь облак людям непонятна,—

Они для незрячих — пары.

Не в силах бельмо телескопа

Небесной души подглядеть.

Драконовой лапой Европа

Сплетает железную сеть:

Словлю я в магнитные верши

Громовых китов и белуг!

Земля же чешуйкой померкшей

Виляет за стаей подруг.

Кит-солнце, тресковые луны

И выводки звезд-осетров

Плывут в океанах, где шхуны

Иных, всемогущих ловцов.

Услышат Чикаго с Калугой

Предвечный полет гарпуна,

И в судоргах, воя белугой,

Померкнет на тверди луна.

Мережи с лесой осетровой

Протянут над бездной ловцы, —

На потрохи звездного лова

Сбежатся кометы-песцы.

Пожрут огневую вязигу,

Пуп солнечный, млечный гусак.

Творец в Голубиную книгу

Запишет: бысть воды и мрак.

И станет предвечность понятна,

Как озими мать-борозда.

В зрачках у провидца не пятна,

А солнечных камбал стада.

Между 1916 и 191

827

8Полуденный бес, как тюлень,

На отмели греет оплечья —

По тяге в сивушную лень

Узнаешь врага человечья.

Он в тундре оленем бежит,

Суглинком краснеет в овраге,

И след от кромешных копыт —

Болотные тряские ляги.

В пролетье, в селедочный лов,

В крикливые гагачьи токи