- Клюев Николай Алексеевич - Страница 78

Лепетал я ему.

Гасли годы, всё реже

Чаровала волшба,

Под лесной гул и скрежет

Сиротела изба.

Стали цепче тревоги,

Нестерпимее страх,

Дьявол злой тонконогий

Объявился в лесах.

Он списал на холстину

Ель, кремли облаков;

И познал я кончину

Громных отрочьих снов.

Лес, как призрак, заплавал,

Умер агнчий закат,

И увел меня дьявол

В смрадный, каменный ад.

Там газеты-блудницы,

Души книг, души струн...

Где ты, гость светлолицый,

Крестный мой — Гамаюн?

Взвыли грешные тени:

Он бумажный, он наш...

Но прозрел я ступени

В Божий певчий шалаш.

Вновь молюсь я, как ране,

Тишине избяной,

И к шестку и к лохани

Припадаю щекой:

О, простите, примите

В рай запечный меня!

Вяжут алые нити

Зори — дщери огня.

Древодельные стружки

Точат ладанный сок,

И мурлычет в хлевушке

Гамаюнов рожок.

Между 1916 и 1918

4

В дни по вознесении Христа

Пусто в горнице, прохладно, звонко,

И как гробная, прощальная иконка,

Так мои зацелованы уста.

По восхищении Христа

Некому смять складок ризы.

За окном, от утренника сизы,

Обнялися два нагих куста.

Виноградный Спас, прости, прости.

Сон веков, как смерть, не выпить горсткой.

Кто косматой пятернею жесткой

Остановит душу на пути?

Мы тебе лишь алчем вознести

Жар очей, сосцов и губ купинных.

В ландышевых горницах пустынных

Хоть кровинку б — цветик обрести.

Обойти все горницы России

С Соловков на дремлющий Памир

И познать, что оспенный трактир

Для Христов усладнее Софии,

Что, как куща, веред-стол уютен,

Гнойный чайник, человечий лай,

И в церквах обугленный Распутин

Продает сусальный, тусклый рай.

1916 или 1917

5

Неугасимое пламя,

Неусыпающий червь...

В адском, погибельном храме

Вьется из грешников вервь.

В совокупленье геенском

Корчится с отроком бес...

Гласом рыдающе женским

Кличет обугленный лес:

«Милый, приди. О, приди же...»

И, словно пасечный мед,

Пес огнедышащий лижет

Семени жгучий налет.

Страсть многохоботным удом

Множит пылающих чад,

Мужа зовет Изумрудом,

Женщину — Черный Агат.

Сплав Изумруда с Агатом —

Я не в аду, не в раю,—

Жду солнцеликого брата

Вызволить душу мою:

«Милый, явись, я — супруга,

Ты же — сладчайший жених.

С Севера,— с ясного ль Юга

Ждать поцелуев Твоих?

Чрево мне выжгла геенна,

Бесы гнездятся в костях.

Птицей — волной белопенной

Рею я в диких стихах.

Гибнут под бурей крылатой

Ад и страстей корабли...

Выведи, Боже распятый,

Из преисподней земли».

Между 1916 и 191

86

Мои уста — горючая пустыня,

Гортань — русло, где камни и песок,

Сгораю я о златоризном Сыне,

Чьи кудри — Запад, очи же — Восток...

О Сыне Мой, Возлюбленное Чадо,

Не я ль Тебя в вертепе породил?..

Твои стопы пьянее винограда,

Веянье роз свежительней кропил.

Испечены пять хлебов благодатных,

Пять тысяч уст в пылающей алчбе,

Кошница дев и сонм героев ратных

В моих зрачках томятся по Тебе.

Убелены мое жилье и ложе,

Раздроблен агнец, целостно вино,

Не на щеколде дверь... О, стукни, Сыне Божий,

Зиждительным перстом в Разумное окно.

Я солнечно брадат, розовоух и нежен,

Моя ладонь — тимпан, сосцы сладимей сот,

Будь в ласках, как жена, в лобзании безбрежен,

Раздвигни ложесна, войди в меня, как плод.

Я вновь Тебя зачну, и муки роженицы,

Грызь жил, последа жар, стеня, перетерплю...

Как сердцевину червь и как телков веприцы,

Тебя, Мое Дитя, Супруг и Бог — люблю.

7

Господи, опять звонят,

Вколачивают гвозди голгофские,

И, Тобою попранный, починяют ад

Сытые кутейные московские!

О душа, невидимкой прикинься,

Притаись в ожирелых свечах,

И увидишь, как Распутин на антиминсе

Пляшет в жгучих, похотливых сапогах,