- Клюев Николай Алексеевич - Страница 87

Чиста скатерть, прибрана светелка!..

Есть в хлевушке, в сумраках проселка

Золотые Китежи и Римы.

Уврачуйте черные увечья,

О святые грады, в слезном храме!..

У коровы дума человечья,

Что прозябнет луковка громами.

<1918>

316

Миллионам ярых ртов,

Огневых, взалкавших глоток,

Антидор моих стихов,

Строки ярче косоплёток.

Красный гром в моих крылах,

Буруны в немолчном горле,

И в родимых деревнях

Знают лёт и клекот орлий.

В черносошной глубине

Есть блаженная дубрава,

Там кручинятся по мне

Две сестры: Любовь и Слава.

И вселенский день придет, —

Брак Любви с Орлиным Словом;

Вещий гусельный народ

Опочиет по дубровам.

Золотые дерева

Свесят гроздьями созвучья,

Алконостами слова

Порассядутся на сучья.

Будет птичница-душа

Корм блюсти, стожары пуха,

И виссонами шурша,

Стих войдет в Чертоги Духа.

Обезглавит карандаш

Сводню старую — бумагу,

И слетятся в мой шалаш

Серафимы слушать сагу.

Миллионы звездных ртов

Взалчут песни-антидора...

Я — полесник хвойных слов

Из олбнецкого бора.

<1918>

317. Республика

Керженец в городском обноске,

На панельных стоптанных каблуках...

О родина, ужели в папироске

Больше ласточек, чем в твоих полях?

Иль в бумажной кислой манишке,

Озаренье индийской парчи?

В звонкодонных ущельях книжки

Журчат смоляные ключи.

Это олбнецкие сосны,

Пудожский яхонт-листопад.

Молотьба и луг сенокосный,

Не одетый в малявинский плат.

Смертельны каменные обноски

На Беле-озере, где Синеус.

Облетают ладожские березки,

Как в былом, когда пела Русь,

Когда Дон испивался шеломом,

На базаре сурьмился медведь.

Дятлом — стальным ремингтоном —

Проклевана скифская медь.

И моя пестрядная рубаха —

Тюлень на нильских песках...

В эскимосском чуме, без страха,

Запевает лагунный Бах.

На морозном стекле Менделеев

Выводит удельный вес,—

Видно, нет святых и злодеев

Для индустриальных небес.

<1918>

31

8Солнце осьмнадцатого года,

Не забудь наши песни, бесстрашные кудри!

Славяно-персидская природа

Взрастила злаки и розы в тундре.

Солнце пламенеющего лета,

Не забудь наши раны и угли-кровинки,

Как старого мира скрипучая карета

Увязла по дышло в могильном суглинке!

Солнце ослепительного века,

Не забудь праздника великой Коммуны!..

В чертоге и в хижине дровосека

Поют огнеперые гамаюны.

О шапке Мономаха, о царьградских бармах

Их песня? О солнце, — скажи!..

В багряном заводе и в красных казармах

Роятся созвучья-стрижи.

Словить бы звенящих в построчные сети,

Бураны из крыльев запрячь в корабли!..

Мы — кормчие мира, мы — боги и дети,

В пурпурный Октябрь повернули рули!

Плывем в огнецвет, где багрец и рябина,

Чтоб ран глубину с океанами слить;

Суровая пряха — бессмертных судьбина —

Вручает лишь солнцу горящую нить!

<1918>

319. Труд

Свить сенный воз мудрее, чем создать

«Войну и мир» иль Шиллера балладу.

Бредете вы по золотому саду,

Не смея плод оброненный поднять.

В нем ключ от врат в Украшенный Чертог,

Где слово — жрец, а стих — раджа алмазный,

Туда взъезжают возы без дорог

С билетом: Пот и Труд многообразный.

Батрак, погонщик, плотник и кузнец

Давно бессмертны и богам причастны:

Вы оттого печальны и несчастны,

Что под ярмо не нудили крестец,

Что ваши груди, ягодицы, пятки

Не случены с киркой, с лопатой, с хомутом.

В воронку адскую стремяся без оглядки,

Вы Детство и Любовь пугаете Трудом.

Он с молотом в руках, в медвежей дикой шкуре,

Где заблудился вихрь, тысячелетний страх,

Обвалы горные в его словах о буре

И кедровая глубь в дремучих волосах.

<1918>

320. Коммуна

Боже, Свободу храни —

Красного Государя Коммуны,

Дай ему долгие дни

И в венце лучезарные луны!

Дай ему скипетр-зарю,

Молнию — меч правосудный!..

Мы Огневому Царю