- Клюев Николай Алексеевич - Страница 88

Выстроим терем пречудный:

Разум положим в углы,

Окна — чистейшая совесть...

Братские груди-котлы

Выварят звездную повесть.

Повесть потомки прочтут, —

Строк преисподние глуби...

Ярый, строительный труд

Только отважный полюбит.

Боже, Коммуну храни —

Красного мира подругу!

Наши набатные дни —

Гуси, летящие к югу.

Там голубой океан,

Дали и теплые мели...

Ала Россия от ран,

От огневодной купели.

Сладко креститься в огне,

Искры в знамена свивая,

Пасть и очнуться на дне

Невозмутимого рая.

<1918>

321. Матрос

Грохочет Балтийское море,

И, пенясь в расщелинах скал,

Как лев, разъярившийся в ссоре,

Рычит набегающий вал.

Со стоном другой, подоспевший,

О каменный бьется уступ,

И лижет в камнях посиневший,

Холодный, безжизненный труп.

Недвижно лицо молодое,

Недвижен гранитный утес...

Замучен за дело святое

Безжалостно юный матрос.

Не в грозном бою с супостатом,

Не в чуждой, далекой земле —

Убит он своим же собратом,

Казнен на родном корабле.

Погиб он в борьбе за свободу,

За правду святую и честь...

Снесите же, волны, народу,

Отчизне последнюю честь.

Снесите родной деревушке

Посмертный, рыдающий стон,

И матери, бедной старушке,

От павшего сына — поклон!

Рыдает холодное море,

Молчит неприветная даль,

Темна, как народное горе,

Как русская злая печаль.

Плывет полумесяц багровый

И кровью в пучине дрожит...

О, где же тот мститель суровый,

Который за кровь отомстит?!

<1918>

322. Революция

Низкая деревенская заря, —

Лен с берёстой и с воском солома.

Здесь всё стоит за Царя

Из Давидова красного дома.

Стог горбатый и лог стоят,

Повязалася рига платом:

Дескать, лют окромешный ад,

Но и он доводится братом.

Щиплет корпию нищий лесок,

В речке мокнут от ран повязки.

Где же слез полынный поток

Или горести книжные, сказки?

И Некрасов, бумажный лгун, —

Бог не чуял мужицкого стона?

Лик Царя и двенадцать лун

Избяная таит икона.

Но луна, по прозванью Февраль,

Вознеслась с державной божницы —

И за далью взыграла сталь,

Заширяли красные птицы.

На престоле завыл выжлец:

«Горе, в отпрысках корень Давида!»

С вечевых новгородских крылец

В Русь сошла золотая Обида.

В ручке грамота: Воля, Земля,

На груди образок рублёвский.

И, карельскую рожь меля,

Дед учуял ладан московский.

А в хлевушке, где дух вымян,

За удоем кривая Лукерья

Въявь прозрела Индийских стран

Самоцветы, парчу и перья.

О, колдуй, избяная луна!

Уж Рублёв, в пестрядном балахонце,

Расписал, глубже смертного сна,

У лесной церквушки оконце.

От зари восковой ветерок

Льнет, как воск, к бородам дубленым:

То гадает Сермяжный Восток

О судьбе по малиновым звонам.

323

Я — посвященный от народа,

На мне великая печать,

И на чело свое природа

Мою прияла благодать.

Вот почему на речке ряби,

В ракитах ветер-Алконост

Поет о Мекке и арабе,

Прозревших лик карельских звезд.

Все племена в едином слиты:

Алжир, оранжевый Бомбей

В кисете дедовском зашиты

До золотых, воскресных дней.

Есть в сивке доброе, слоновье

И в елях финиковый шум, —

Как гость в зырянское зимовье

Приходит пестрый Эрзерум.

Китай за чайником мурлычет,

Никого смотрит чугуном...

Не Ярославна рано кычет

На заборале городском, —

То богоносный дух поэта

Над бурной родиной парит,

Она в громовый плащ одета,

Перековав луну на щит.

Левиафан, Молох с Ваалом —

Её враги. Смертелен бой,

Но кроток луч над Валаамом,

Целуясь с ладожской волной.

А там, где снежную Печору

Полою застит небосклон,