Стихи о вампирах (сборник) - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" - Страница 7

7

Ш. Бодлер

Вампир

В мою больную грудь она Вошла, как острый нож, блистая, Пуста, прекрасна и сильна, Как демонов безумных стая. Она в альков послушный свой Мой бедный разум превратила; Меня, как цепью роковой, Сковала с ней слепая сила. И как к игре игрок упорный Иль горький пьяница к вину, Как черви к падали тлетворной, Я к ней, навек проклятой, льну. Я стал молить: «Лишь ты мне можешь Вернуть свободу, острый меч; Ты, вероломный яд, поможешь Мое бессилие пресечь!» Но оба дружно: «Будь покоен! — С презреньем отвечали мне. — Ты сам свободы недостоин, Ты раб по собственной вине! Когда от страшного кумира Мы разум твой освободим, Ты жизнь в холодный труп вампира Вдохнешь лобзанием своим!»

Метаморфозы вампира

Красавица, чей рот подобен землянике, Как на огне змея, виясь, являла в лике Страсть, лившую слова, чей мускус чаровал (А между тем корсет ей грудь формировал): «Мой нежен поцелуй, отдай мне справедливость! В постели потерять умею я стыдливость. На торжествующей груди моей старик Смеется, как дитя, омолодившись вмиг. А тот, кому открыть я наготу готова, Увидит и луну, и солнце без покрова. Ученый милый мой, могу я страсть внушить, Чтобы тебя в моих объятиях душить; И ты благословишь свою земную долю, Когда я грудь мою тебе кусать позволю; За несколько таких неистовых минут Блаженству ангелы погибель предпочтут». Мозг из моих костей сосала чаровница, Как будто бы постель – уютная гробница; И потянулся я к любимой, но со мной Лежал раздувшийся бурдюк, в котором гной; Я в ужасе закрыл глаза и содрогнулся, Когда же я потом в отчаянье очнулся, Увидел я: исчез могучий манекен, Который кровь мою тайком сосал из вен; Полураспавшийся скелет со мною рядом, Как флюгер, скрежетал, пренебрегая взглядом, Как вывеска в ночи, которая скрипит На ржавой жердочке, а мир во мраке спит.

К. Случевский

Не храни ты ни бронзы, ни книг, Ничего, что из прошлого ценно, Все, поверь мне, возьмет старьевщик, Все пойдет по рукам – несомненно. Те почтенные люди прошли, Что касались былого со страхом, Те, что письма отцов берегли, Не пускали их памятей прахом. Где старинные эти дома — С их седыми как лунь стариками? Деды где? Где их опыт ума, Где слова их – не шутки словами? Весь источен сердец наших мир! В чем желать, в чем искать обновленья? И жиреет могильный вампир Урожаем годов оскуденья…

М. Кузмин

Из книги «Форель разбивает лед»

Второй удар

Кони бьются, храпят в испуге, Синей лентой обвиты дуги, Волки, снег, бубенцы, пальба! Что до страшной, как ночь, расплаты? Разве дрогнут твои Карпаты? В старом роге застынет мед? Полость треплется, диво-птица; Визг полозьев – «гайда, Марица!» Стоп… бежит с фонарем гайдук… Вот какое твое домовье: Свет мадонны у изголовья И подкова хранит порог, Галереи, сугроб на крыше, За шпалерой скребутся мыши, Чепраки, кружева, ковры! Тяжело от парадных спален! А в камин целый лес навален, Словно ладан, шипит смола… Отчего ж твои губы желты? Сам не знаешь, на что пошел ты? Тут о шутках, дружок, забудь! Не богемских лесов вампиром — Смертным братом пред целым миром Ты назвался, так будь же брат! А законы у нас в остроге, Ах, привольны они и строги: Кровь за кровь, за любовь любовь. Мы берем и даем по чести, Нам не надо кровавой мести: От зарока развяжет Бог, Сам себя осуждает Каин… Побледнел молодой хозяин, Резанул по ладони вкось… Тихо капает кровь в стаканы: Знак обмена и знак охраны… На конюшню ведут коней…

Шестой удар

(Баллада)

Ушел моряк, румян и рус, За дальние моря. Идут года, седеет ус, Не ждет его семья. Уж бабушка за упокой Молилась каждый год, А у невесты молодой На сердце тяжкий лед. Давно убрали со стола, Собака гложет кость, — Завыла, морду подняла… А на пороге гость. Стоит моряк, лет сорока. – Кто тут хозяин? Эй! Привез я весть издалека Для мисстрис Анны Рэй. – Какие вести скажешь нам? Жених погиб давно! — Он засучил рукав, а там Родимое пятно. – Я Эрвин Грин. Прошу встречать! — Без чувств невеста – хлоп… Отец заплакал, плачет мать, Целует сына в лоб. Везде звонят колокола «Динг-донг» среди равнин, Венчаться Анна Рэй пошла, А с нею Эрвин Грин. С волынками проводят их, Оставили вдвоем. Она: – Хочу тебя, жених, Спросить я вот о чем: Объездил много ты сторон, Пока жила одной, — Не позабыл ли ты закон Своей страны родной? Я видела: не чтишь святынь, Колен не преклонял, Не отвечаешь ты «аминь», Когда поют хорал, В святой воде не мочишь рук, Садишься без креста, — Уж не отвергся ли ты, друг, Спасителя Христа? – Ложись спокойно, Анна Рэй, И вздора не мели! Знать, не видала ты людей Из северной земли. Там светит всем зеленый свет На небе, на земле, Из-под воды выходит цвет, Как сердце на стебле, И все ясней для смелых душ Замерзшая звезда… А твой ли я жених и муж, Смотри, смотри сюда! — Она глядит и так и сяк, — В себя ей не прийти… Сорокалетний где моряк, С которым жизнь вести? И благороден, и высок, Морщин не отыскать, Ресницы, брови и висок, — Ну, глаз не оторвать! Румянец нежный заиграл, Зарделася щека, — Таким никто ведь не видал И в детстве моряка. И волос тонок, словно лен, И губы горячей, Чудесной силой наделен Зеленый блеск очей… И вспомнилось, как много лет… Тут… в замке… на горе… Скончался юный баронет На утренней заре. Цветочком в гробе он лежал, И убивалась мать, А голос Аннушке шептал: «С таким бы вот поспать!» И легкий треск, и синий звон, И огоньки кругом, Зеленый и холодный сон Окутал спящий дом. Она горит и слезы льет, Молиться ей невмочь. А он стоит, ответа ждет… Звенит тихонько ночь… – Быть может, душу я гублю, Ты, может, – сатана: Но я таким тебя люблю, Твоя на смерть жена!