Досуги математические и не только. Книга 2 - Кэрролл Льюис - Страница 10

10

СКОРБНЫЕ ЛЭ, №2 Семьи священника приют —        Старинный

[38]

в Крофте дом; Он солнышком обласкан,        Овеян ветерком. Усадьбы домочадцы —        Ватага северян — Пока дневной не грянул зной, Спешат к дороге подъездной        Из комнат и с полян. По двое и по трое        Гуляют у ворот; Кто чинно замедляет шаг,        А кто — наоборот. Что публику волнует?        Чего все страстно ждут? Искусство верховой езды        Покажут нынче тут. Вытаскивают двое,        Лихие молодцы, Пред очи публики конька        Под самые уздцы. Трудна у них задача:        Упитанный конёк

[39]

Стрижёт ушами и сопит, Назад податься норовит        Со всех упрямых ног. В седло садится рыцарь        Под радостный шумок, Вдевает ноги в стремена,        Хватает поводок. Постой, смельчак, не нужно        Смеяться над судьбой — Ведь необъезженный конёк        Сегодня под тобой. Твои веленья стали        Законом для цыплят

[40]

, Склоняют кролики главу        И съёжившись сидят; Снегирь и канарейка        Исполнят твой совет, И черепаха никогда        Тебе не скажет «нет». Но над собою власти        Конёк не признаёт. Беда любому, кто пинать

[41]

       И бить его начнёт. Наездник понукает        И ёрзает в седле: Попал негаданно впросак... Да сделает хотя бы шаг        Коняга по земле? Ура! Дорога в Дальтон        От топота дрожит: Толпа несётся впереди,        Конёк за ней бежит. Орут и веселятся:        «Скачи, конёк, не стой!» Но стал задор его спадать, И с ним не может совладать        Несчастный верховой. Близка развилка. В Дальтон        Дорога напрямик. В Нью-Крофт — направо. Выбирать        Вот-вот настанет миг. «Ко мне! — кричит наездник. —        Коня не удержать! Болит плечо и ноет бок, И крепкий нужен нам пинок,        Чтоб в стойло не сбежать!» Тут Ульфред Лонгбоу

[42]

справа        К наезднику идёт. «Пустить меня! Тащить коня        Я помогу вперёд!» И подошла Флюриза

[43]

,        Прекрасная сестра: «А слева — я, его маня        От нашего двора!» Беснуется наездник        И возится с конём, Но вынудить его скакать        Не может нипочём. Сестра и братец Ульфред        Упёрлись, точно в пень; Кричали прочие: «И так        Торчим мы тут весь день!» Наездник встрепенулся,        Возиться прекратил, Стряхнул с сапожек стремена,        Поводья отпустил, Схватил коня за холку,        Победно наземь — прыг

[44]!

Изящно на ноги присел        И выпрямился вмиг. До той минуты Ульфред —        Надежда и краса — Стоял пред недругом скалой,        Глядел ему в глаза. Но слышит он: о землю        Подошвы братца хлоп! — Ослабил хватку невзначай, А конь и рад: в родной сарай        Ударился в галоп. С корзиной бутербродов        Мы к Ульфреду пришли

[45]

(За сутки их три кролика        Умять бы не смогли). Во славу этой схватки        С взбесившимся конём Ему насыпали конфет, А ближе к вечеру сонет        Придумали о нём. И часто вечерами,        Когда трещат дрова, О лампу бьются мотыльки        И ухает сова, Когда в постелях дети        Ещё взбрыкнут не раз, Заходит речь у нас о том, Как Ульфред тем ужасным днём Боролся с бешеным конём И путь на Крофт своим плечом        От запустенья спас [46]. ДВА БРАТА Из твайфордской школы два брата шли;        Один размышлял на ходу: «Быть может, поучим сейчас латынь?        А не то — погоняем в лапту? Или вот что: не хочешь ли, милый брат,        Карасей поудить на мосту?» «Слишком туп я для этой латыни,        Неохота мне бегать в лапту. Так что дела не выдумать лучше,        Чем удить карасей на мосту». И тот час же удочку он собрал,        Лесу из портфеля вынул; Раскрыв дневничок, извлёк он крючок        И вонзил его братику в спину. Десяток ребят уж так загалдят,        Дозволь им ловить поросёнка; Но сильней будет визг и сверкание брызг,        Если сверзится с моста мальчонка. Рыбёшки несутся на крик и плеск —        Пожива для них лежит! Упавший шалун так нежен и юн,        Что проснулся у них аппетит. «Тебе покажу я, что значит „Т“! —        Изволит кидальщик смеяться. — Одни только рыбы умерить могли бы        Весёлость несносную братца». «Мой брат, прекрати эти бис и тер! —        Доносится крик возмущенья. — Что я совершил? Зачем ты решил        Развлекаться игрой в утопленье? Любоваться готов на порядочный клёв        И сам я весь день напролёт. Меня там и тут уже рыбы клюют,        Только это иной оборот. Успел карасей растолкать я взашей,        А окунь вопьётся вот-вот. Я не чувствую жажду, от жары я не стражду,        Чтобы в воду кидаться в спасенье...» А в ответ: «Ерунда! Ничего, что вода!        Ведь с тобой мы в одном положенье. Посуди: разве лучше кому-то из нас        (Утопленье в расчёт не берём)? Одного тут пока я поймал окунька,        Но и ты со своим окуньком. Я пронзил своего, этот впился в тебя        И повис на крючке, трепеща. Тут любой дуралей надаёт мне лещей,        Но и ты там подцепишь леща». «Но прошу о таком: ты меня с окуньком        (Ведь теперь мы вдвоём на крючке) Потяни из реки, хорошо подсеки        И доставь нас на сушу в сачке». «Терпенье! Сейчас приплывёт форель,        Я сразу же пикой пронжу. А ежели щука — тут иная наука:        Я с десяток минут погожу». «Эти десять минут мою жизнь унесут —        Загрызёт ведь меня без помех!» — «Чтобы выжить ты смог, подожду лишь пяток,        Но сомнительным станет успех». — «Из чего твоё сердце — из редиски и перца?        Из железа оно, из гранита?» — «Не знаю, родной, ведь за клеткой грудной        Моё сердце от химиков скрыто. Карасей наловить да ухи наварить —        Давнишняя, братец, мечта! И пока в самом деле не поймаю форели,        Я не сдвинусь, не сдвинусь с моста!» — «В любимую школу назад хочу,        Под розгой учить латынь!» — «Зачем же назад? — ответствует брат. —        И здесь хорошо, как ни кинь. Такое везенье — позабыты склоненья,        То окунь тебе, то карась. Не учишь словечки, а купаешься в речке,        Наживкой для рыб притворясь! Не мотай головой — мол, висит над тобой        Эта удочка, свалится вдруг. За неё тут держась, ощущаю я связь        И не выпущу, братик, из рук. Ну так вот: верь не верь, подплывает форель,        Кверхуносая рыбка она. Ты увидишь, братишка, что любовь наша слишком,        Что любовь наша слишком сильна. Я намерен её пригласить на обед,        Лишь бы день только ей подошёл. Я чиркну ей пять строк, и в условленный срок        Мы усядемся с нею за стол. Она, правда, в свете ещё не была,        Манерами блещет навряд; Так что мне надлежит обеспечить ей вид —        Подобрать, то бишь, нужный наряд». А снизу упрёки: «Рассужденья жестоки,        Мысли гнусны, несносны страданья!» Но на каждое слово братик сверху толково        Отвечать прилагает старанья: «Что? Так ли уж лучше по речке плыть,        Чем ровно на дне лежать? Однако ж заметь: на тарелочке сельдь        Восхитительна — не описать! Что? Желаешь скорей ты сбежать, дуралей,        От рыбок весёлых и милых? Загадочно мне! Почему б тебе не        Наловить их, когда в твоих силах? Есть люди — часами готовы бубнить        Про небо и птичек полёт, Про зайчишек в полях и рыбёшек в морях,        Коим в радость их жизнь без забот. А что до стремленья из их окруженья,        Чем вместе пускать пузырьки, Так это ты брось — ты не сом, не лосось,        Чтоб тебя я тащил из реки. Пускай утверждают: рассудок велит        Всех тварей в природе любить — Но разум советчик, кого мне из речки,        Когда и кого мне тащить. Что одежда и дом? Можно жить босяком;        Всё бери — даже деньги со счёта! Ничего мне не жалко, но лишуся рыбалки —        Это будет не жизнь, а нудота». Искала братиков сестра;        Придя на этот мост, Такое дело она узрела        И не сдержала слёз. «А что там, братик, на крючке?        Наживка что, ответь». — «Воображала-воробей,        Не захотел мне спеть». — «Да пенья можно ли всерьёз        Желать от воробья? И не похожи воробьи        На то, что вижу я! Так что там, братик, на крючке?        Скажи мне поскорей!» — «Мой братец младший, — тот в ответ. —        Не хнычь и не жалей. Я нынче зол, не знаю как!        И не на то решусь! Прощай, любимая сестра, —        Я в странствие пущусь». — «Когда же ждать тебя домой,        Ответь, любимый брат?» — «Когда на горке свистнет рак,        Вернуся я назад». На это молвила сестра,        Качая головой: «Один, полагаю, не явится к чаю,        И вымок до нитки другой!» [47]