Остров Локк - Шервуд Том - Страница 26

Да, с огромной пользой проходили дни, когда выпадала наша очередь плавать к кораблю. Но и в те, что мы оставались на острове, мы не сидели сложа руки.

Из камней, привезённых Нохом и Малышом, была построена лестница. Трудно поверить – от росших у подножия скалы деревьев до самой площадки перед пещерой. Поверхность скалы была очень удобна для решения такой задачи: состояла из множества мелких уступов. Кое-где приходилось сбивать ломами лишние и неровные камни, а где-то выкладывать ступени из привезённых. В качестве раствора использовали глину, которая, словно синеватый ил, покрывала стены кратера на вершине нашей скалы. Высыхая, она становилась твёрдой, как известняк, и намертво схватывала вдавленные в неё камни.

Но, как известно, не бывает дерева без сучка. В одном месте из скалы выступал и нависал над нашими головами громадный округлый валун. Стесать такой камень заступами или топорами было невозможно, и мы уже начали уводить лестницу в сторону, огибая его. Выручила простая догадка.

В одной из опутывающих камень трещин Бэнсон пробил ломом глубокую дыру. Не понимая, впрочем, для чего, я лишь показал ему место, и он пробил – старательно, молча, быстро. А я готовил сюрприз.

Из парусины сшили узкий и длинный мешочек, который я плотно набил порохом. Колбаску эту, твёрдый и тугой валик толщиной примерно в руку, втиснули в пробитое Бэнсоном отверстие. В колбаску я вставил длинную бумажную трубочку с начинкой из того же пороха, но смешанного с опилками (чтобы горел медленно). Затолкли, забили устье дыры каменной крошкой. Я проверил, все ли укрылись за подступающими к скале деревьями, и зажёг кончик трубки. Зажёг и бросился вниз, к тем же деревьям, с испариной на лбу, с остановившимся дыханием, с горлом, забитым пробкой из странной смеси ужаса и восторга.

И грохнул взрыв! Звон закачался в ушах, коротко охнула и прошипела стена из листьев и веток, принимая и гася в себе шквал свистящей каменной крошки. Рассеялся дым.

Как будто и не было мощного камня! Тусклым шаром, медленно вытягивающимся в столб, свились на его месте дым и пыль. Дорогу лестнице, дорогу!

С ровными, удобными для подъёма ноги ступенями, шириною почти в два ярда, взметнулась лестница, вверх, вверх, и приникла, и прилепилась к скале. Четыре дня исступлённой работы…

ЗЛОДЕЙСТВО

Сейчас, вспоминая те дни, я вижу, что мы трудились в совершенно изматывающем, убийственном темпе. Что заставляло меня гнать себя и друзей не жалеть? Было ли виной этому предчувствие, что спокойных дней отмерено совсем немного и впереди нас ожидают новые беды? Ничего этого я не знал. Просто спешил забрать как можно больше из того, что дарил случайный каприз судьбы.

Тревожный звонок, предупреждающий об эфемерности [31] безмятежного счастья, прозвучал во время последней, пятой, поездки к кораблю.

Там, несмотря на раннее утро, нас поджидал второй Малыш, тот, что оставался в лагере Стива. Как он проплыл расстояние от берега до корабля – для меня до сих пор остаётся загадкой.

– Корвин! – закричал, бросаясь к нему, “наш” Малыш, но тот лишь отмахнулся, прыгнул к нам на плот, сел, скрестив ноги, и, постукивая ладонью по палубе, торопливо заговорил.

Из его сбивчивого рассказа мы узнали, что недруги наши затеяли что-то злое и страшное. Что именно – неизвестно, он слышал лишь обрывки разговоров, но за то, что это что-то отчаянно-злое, он ручался.

Я сел напротив, точно так же скрестив ноги, и быстро спросил (ох, как мучительно ожидание ответа!), нашли ли они на корабле что-нибудь из оружия? Малыш, мой Малыш, странно повзрослевший человечек, важно кивнул, взглянул мне в глаза и уверенно перечислил:

– Сабля, шпага, ещё один топор, кинжал и кухонный нож.

Я непроизвольно, с какой-то нежностью тронул рукоять пистолета, заправленного за пояс. (Корвин понимающе улыбнулся.)

Далее выяснилось, что люди в старом лагере разделились на две группы. Пятеро охотников, со Стивом во главе, стали бездельниками, своего рода надзирателями, заставляющими работать остальных. Те же целыми днями строили форт в лесу, недалеко от родника (сруб, коробку из брёвен с узкими окнами-бойницами. Зачем? От кого обороняться?), собирали съедобные плоды с деревьев (Герберт в такие минуты говорил – “мои ручные обезьяны!”) и занимались утомительной и малоуспешной охотой на черепах, изредка приплывающих на отмели. Стив, видите ли, очень любил черепаховый суп…

Что ж, упомянули о еде. Над исхудавшим птенцом заволновались две хлопотливые птицы – Эвелин и Алис. И – да, было чем его изумить! “Вот миссис Бигль поджарила, а вот миссис Бигль испекла, а вот ещё миссис Бигль…”

Тем временем мы с Бэнсоном занялись делом. Сколотив второй плот, скрепили их в пару и отправились вниз, в тёмное чрево “Дуката”.

В этот день мы подняли пять больших бочек, две маленькие, восемь бочонков и восемь ящиков разного размера с неизвестным пока содержимым. Кроме того, в подводной темноте нам попались связанные одной проволокой четыре печные дверцы и два колосника. С этой добычей мы поплыли домой, тревожно оглядываясь.

Эдд и Корвин всё время что-то щебетали на своём, ими придуманном и только им понятном языке, обменивали нож на часы, делились медовой лепёшкой.

– Это вы сами?! – восклицал поражённый Корвин, вышагивая по гулкому деревянному настилу сквозь просеку, сквозь сказочный коридор, где заросли тянулись над головой округлым непроницаемым сводом и создавали сказочный же полумрак.

– Сами, сами, – торопливо пояснял Эдд, – а доски лежат на пеньках!

– А, – закричал беглец, – как же это?! – Пройдя до конца и увидев лестницу. – И это сами?

– Эти вот камни мы с Нохом возили на плоту! И лестницу сами, и Жука сами!

– Какого жука?

– А вот бежим наверх, бежим!

Больших трудов стоило уговорить их покинуть Жука, которого они немедленно превратили в “крепость”, и отправиться ужинать.

А уж миссис Бигль, понимая значительность события, постаралась, как никогда. После прихотливого, обильного ужина на столе появился огромный сладкий пирог. Я достал из заветной жёлтой сумки бутылку с тем самым, бархатным ромом, наполнил золочёные, венецианского стекла фужеры. (Перед Эддом и Корвином их тоже поставили, я плеснул и им – не судите меня строго).

Воздух был напоен счастьем. Озеро качало на себе отражение костра, тёплый ветерок и ясное небо влекли к нам чудесную ночь.

И эта сладкая, тёплая ночь пришла. И принесла беду.

Точнее сказать, не сама ночь, а поздний вечер. Мальчишки изъявили непреклонное желание сказать “до свидания” Жуку в пещере. Нох сделал пару факелов, и все, дружно и весело, двинулись вверх по лестнице. Прошли под гулким сводом…

И вот она, эта беда. Мы, онемевшие, ошеломлённые, стояли наверху, возле Жука, на площадке, где злодейство, во всей своей непоправимости, было предъявлено нам.

В океане, в чёрном пространстве, бессмысленным, громадным и диким костром горел наш корабль. “Дукат” горел!

Придя в себя, я шепнул на ухо мальчишкам, и они, выхватив из руки неподвижного Ноха факел, умчались из пещеры. Через минуту они вернулись с подзорной трубой. С резким щелчком я растянул её и приставил к глазу. Свет от горящего корабля был так ярок, что достигал и большого острова, и я без труда увидел серый силуэт шлюпки, уже вытаскиваемой на берег, и тёмные фигурки людей.

– Они? – почти беззвучно из-за моего плеча прошептала Эвелин.

– Шлюпка, – тихо отозвался я, уступая кому-то трубу.

Горечь и боль вошли в моё сердце. Ведь даже мёртвый, он продолжал спасать нас! Он через столько штормовых волн притащил сюда своё безнадёжно раненое тело… и кормил нас содержимым затопленных трюмов, и отдавал нам куски своих бортов и палуб, и дарил нам всем жизнь и надежду!

Горький ком подступил к моему горлу. Сдерживая слезы, я смотрел на огонь и шептал:

– Прощай, “Дукатик”, прощай…

31

Эфемерный – лёгкий, призрачный.