Командовать парадом буду я! - Барщевский Михаил Юрьевич - Страница 78

– Твой черед, жена!

– Что такое черед? – поинтересовалась Машка, которой До всего было дело.

Черед – синоним слова «очередь». А имел я в виду, что теперь мамина очередь защищать кандидатскую. – Предвидя сопротивление жены, Вадим специально разговор завел при дочери. Выведенную на работе формулу – «не важно, что сказать, важно – как и когда», он применял не задумываясь везде – и дома, и в компании с друзьями. А вот адвокатский афоризм «Не задавай вопрос, на который не знаешь ответа» родился задолго до Вадима, но он его и осмыслил, и на практике применял на свой лад. В разных ситуациях, в различном состоянии души и психики, в присутствии разных людей ответ на один и тот же вопрос мог, а как правило, и бывал разным.

Судя по Лениному раздосадованному виду, Вадим угадал – в Машкином присутствии обсуждать эту тему она не хотела.

– Потом поговорим. Голубцы будешь на обед? – Лена бросила на Вадима выразительный взгляд.

– Ты мне зубы не заговаривай! Ты когда в аспирантуру поступать будешь? Обещала же, если я защищусь, ты тоже сядешь за кандидатскую. – Вадим находился в прекрасном расположении духа, и подразнить жену было просто «в кайф».

– А мне опять за карточки садиться? Мне сейчас, знаешь, сколько уроков на дом задают? – Выяснилось, что Маша союзник мамы, а не папы. Этого Вадим не просчитал.

– Нет, с карточками мама и сама справится. – Вадим сдаваться не собирался. – У нее не так много работы, как у меня было, так что твоему свободному времени ничто не угрожает.

– Это у меня мало работы?! – Ленка вскипела. – Преподавать в двух институтах – мало? Готовиться к лекциям, проверять курсовые да еще бегать по двум частным урокам! А хозяйство на ком? Ты пришел – все готово. Само, что ли?!

– Бросай работу! Теперь, слава богу, твоя зарплата погоды не делает. – Вадим уже начинал жалеть, что затеял этот разговор. Но признать свое поражение не мог. Принципиально. Машка же, почувствовав тон разговора, сидела тихо, наблюдая за родителями с нескрываемым интересом и некоторым испугом.

Лена перестала расставлять посуду, повернулась к Вадиму и медленно, чеканно проговорила:

– Запомни! Я никогда не буду домохозяйкой! Я никогда не буду сидеть дома, как твоя мама, и ждать, когда ты соизволишь прийти с работы! Я никогда не буду зависеть от тебя! Пусть я зарабатываю гроши, но их зарабатываю я! – И вдруг уже мягче, поняв, что завелась-то без особого повода, добавила: – Вадик! Я не хочу, чтобы тебе стало со мной неинтересно. Ведь если я засяду дома, то… сам понимаешь. Бытие определяет сознание…

Такой промах жены адвокатский инстинкт Вадима пропустить не мог.

– Так я потому и уговариваю – защищайся! Знаешь, как нам всем, и тебе в первую очередь, интересно будет! Представляешь, в каком окружении вырастет Машка: и отец, и мать – кандидаты наук!

– Вот! В этом ты весь. На первое место ставишь отца, а уж потом – мать! – Лене было всегда приятно слегка уесть мужа.

– Говорю так, поскольку я уже кандидат, а ты только им будешь. Так что, господин судья, высказывание мое построено в строгой хронологической последовательности. Так когда? А с домашними делами мы с Машкой, как только сядешь писать, поможем. Точно? – Последний вопрос был обращен к дочери, наслаждавшейся положением зрителя, пробравшегося за кулисы родительской жизни.

– Ну да… – неохотно согласилась Маша.

Теперь уже Вадим пилил Лену. Отыгрывался за прошлое. Каждые выходные заводил речь об аспирантуре. Лена и так увиливала, и этак. Но Вадим упрямо долбил и долбил, как дятел, в одну точку. Машка вдруг обнаружила, что может сменить статус объекта воспитания на роль учительницы. Она подключилась к процессу: «Мама, ты же обещала. Это – нечестно!»

Лена сломалась.

Как ни странно, получить направление из МИИТа, где преподавала Лена, в очную аспирантуру филфака МГУ оказалось довольно просто. Система связей сработала безотказно. Не успел Вадим пустить по консультации клич: «Ищу блат в МИИТе», как назавтра откликнулись сразу два адвоката, Иванов и Кузнецов. Хорошие мужики, достаточно спокойно относившиеся к успехам коллег и потому с радостью решившие помочь Вадиму. Один когда-то защищал по транспортному делу декана факультета автоматизированных систем управления, сокращенно АСУ, а второй, и того круче, разводил с первой женой проректора по науке. Вот этот-то и был нужен.

Без лишних разговоров, ну, разумеется, не без бутылки коньяка и французских духов для молодой жены, направление было оформлено. На филфаке замдекана предложила Лене пойти на кафедру общего языкознания. На вопрос Вадима, а с чем это едят, Лена, сказала: «М-ммм, это, ну, как тебе объяснить?.. Язык как.. Ну, словом, общие правила коммуникативного общения!» – «Что?!! – Вадим аж ахнул от образованности жены. – А что сие означает?» Лена решила отомстить: «А вот закончу аспирантуру, разберусь, тогда объясню!»

Заведующий кафедрой общего и сравнительно-исторического языкознания профессор Смоленский Владимир Юрьевич личностью был на факультете заметной.

Во-первых, он любил женщин. Во-вторых, женщины любили его. Кроме того, одним из факультативов, а он их вел множество, была риторика. Причем Владимир Юрьевич всегда подчеркивал, что риторика – это не есть ораторское мастерство. Правда, в чем разница, он новичкам не объяснял. Говорил: «Прослушаете факультатив – поймете, если не совсем тупые». Прослушавшие не понимали, но спрашивать было как-то неловко. Правда, один аспирант, говорят, спросил. Смоленский изумленно поднял брови и ответствовал: «Ну, ты даешь!» Развернулся обиженно и зашагал прочь.

Филологи, специалисты в области сравнительного языкознания, считали его прекрасным китаистом. Поскольку в их предмете он был так себе. А вот китаисты были уверены, что хоть в китайском он не ахти, зато в компаративистике – дока!

На самом же деле, невзирая на ироничность коллег, Смоленский был человеком невероятно широкой эрудиции. Он легко мог ввязаться в научный спор с историком Древнего Рима или Средневековой Руси, мог часами рассказывать о великих географических открытиях. Когда они познакомились с Вадимом, того поразила юридическая осведомленность профессора. Все знали, что Смоленский еще и плотничал помаленьку у себя в сарайчике на садовом участке. И естественно, мастерил скульптурки из корней. А кто из людей этого круга их тогда не делал?

Когда Лена сообщила Вадиму, что возглавляет кафедру некий профессор Смоленский, Вадим попросил его описать. Просьба была как минимум преждевременной, чтобы не сказать глупой, хотя бы уже потому, что Лена того еще и в глаза не видела. А объяснялась она не тем, что Вадим знал многих профессоров филфака, а тем, что хорошо помнил одного.

Было это, когда Вадим учился еще на первом курсе. Одна из девочек его школьной компании, с которой у него был конфетно-букетный роман, поступила на филфак. Иногда, если выдавалась днем свободная минута, Вадим заходил на факультет. Поскольку на курсе из двухсот человек, по свидетельству студенток, учились «8 мальчиков, да и те занимались лечебной физкультурой», гостям мужского пола там были рады. Не зря филфак называли «факультетом невест». Там паслись целые табуны пришлых жеребцов, и не без пользы.

Как-то раз на зануднейшей лекции, кажется, по фольклористике дедуля с седой профессорской бородкой, не отрываясь от записей, что-то монотонно бубнил себе под нос. Залетные донжуаны кокетничали с девчонками. Несколько синечулочных девочек, все как на подбор в очках, сидели за столами вблизи кафедры и бодро строчили конспекты. А чем еще было заниматься, если к ним на лекцию-свидание никто не пришел?! И вдруг, вслед за паузой, полной вакуумной тишины, все стали спрашивать друг друга: «Что он сказал? Вы не расслышали?» А дедушка-профессор, пробубнив потрясший аудиторию стишок, продолжал тихо объяснять, что частушки состоят из двух разделов. Первого, где две строчки задают размер и рифму. И второго – двух строчек, и составляющих собственно смысловую и целевую направленность частушки. Привел пример: