Командовать парадом буду я! - Барщевский Михаил Юрьевич - Страница 79

79

У моей соседки в жопеПорвалася клизма.Призрак бродит по Европе,Призрак коммунизма!

Услышав, а точнее недослышав первый шедевр, в котором «боковым слухом» студенты выхватили столь же выразительный образ, теперь они замерли. Во вновь наступившей гробовой тишине дедушка, пожалуй, еще тише продолжил:

– А вот еще один пример:

Моя милка – сексапилкаИ поклонница минета.Все мы гневно осуждаемГенерала Пиночета!

Не обращая никакого внимания на поднявшийся в аудитории шум и хохот, профессор, не меняя регистра, вел слушателей дальше к истокам народного творчества. Девочка Вадима сняла его руку со своей коленки: «Погоди! Не мешай. Интересно!» Вадим был согласен, что такие «залеты» на лекции интереснее даже девичьей коленки, и вместе со всеми переключил внимание на преподавателя. Других профессоров филфака Вадим не запомнил – они от коленок не отвлекали, потому и поинтересовался теперь, как выглядит Смоленский. Хотя и понимал прекрасно, что тот никак не мог читать лекции по фольклору, но… На всякий случай.

Обучение Елены Баковой в аспирантуре началось, естественно, с назначения ей научного руководителя. Сия миссия выпала доценту кафедры с красивой фамилией Гайдамак. Было в этой фамилии что-то гусарское, лихое, с ароматом степных просторов и удалого раздолья. Когда же Лена первый раз встретилась с Николаем Анатольевичем, разочарованию ее не было предела. Лысоватый в свои сорок пять, тихий, сутулый, какой-то пыльный, он был столь непрезентабелен, что Лена даже растерялась. Видимо, поэтому и решилась перепроверить: «Так Гайдамак – это вы?» Николай Анатольевич был филолог, а не психолог, и потому просто, без затей и обид, ответил: «Да, я».

С выбором темы диссертации возникли проблемы. Прежде всего хотя бы уже потому, что окончила Лена иняз, где преподавали только введение в общее и сравнительно-историческое языкознание. Мало того, по предмету сдавали зачет на втором курсе, что предопределяло и отношение к нему. В МГУ читали весь курс полностью, два семестра, с экзаменом в летнюю сессию. Потому-то Ленино положение изначально было, мягко говоря, незавидным. Однако ситуация разрешилась без особого напряжения. Посидев три дня кряду над филфаковским учебником, Лена не только вспомнила и углубила свои познания в компаративистике, но и Вадиму сумела хотя бы на пальцах объяснить, в чем ее суть. И тут Вадима осенило:

– А ты предложи им тему, ну, например, устная и письменная речь в деятельности адвоката.

В течение нескольких дней Лена поработала испорченным телефоном между Вадимом и Гайдамаком. Однако и он без Смоленского решать что-либо боялся. Кончилось тем, что Гайдамак и Лена уполномочили Вадима позвонить Смоленскому. Час, не меньше, расспрашивал Смоленский, чем Вадим занимается, какие дела ведет, просил рассказать какие-нибудь истории из практики. Вадим не без гордости поведал, как защищал Дзинтараса, укравшего штаны в «Детском мире», потом историю про снегопад, якобы случившийся в дни оттепели. Словом, поговорили. Тут Смоленский и выдал:

– Значит, так! Писать будем по теме «Принципы перехода содержания из письменной в устную речь адвоката по уголовному делу». Уверен, что вам я не должен объяснять ни значение, ни важность этой темы.

Вадим спорить, разумеется, не стал, хотя ни черта не понял. Лене же сказал, что, видимо, Смоленский – идиот. Либо от рождения, либо по профессии. Лена неожиданно горячо стала доказывать, что совсем наоборот: Владимир Юрьевич – гений, его просто мало кто способен понять. Вот и на факультете его считают чудаковатым, а он просто слишком передовой, слишком неординарный.

Вадим с недоумением слушал жену. С такой ажитацией она еще никогда и ни о ком не говорила.

Каждый четверг, по вечерам, Смоленский у себя дома проводил семинары для аспирантов. Редко-редко, но приглашались и особо избранные молодые преподаватели.

После двух первых семинаров с Лениным участием вдруг выяснилось, что и Вадим приглашен.

– Чего это вдруг? Я в вашей абрекадабре ничего не понимаю. – Вадиму не хотелось обижать жену прямым объяснением, что при его-то графике тратить целый вечер на пустую болтовню, к тому же по неинтересной для него тематике, совсем не хотелось.

– Ты в жизни ничего не понимаешь! – Лена будто услышала несказанное и отреагировала жестко. – Не все, что не приносит денег, пустая трата времени. Там такие интересные люди, о таком разном ведутся беседы! И философия, и поэзия, и история, и отношения полов… – Лена явно была только в начале списка. Вадим решил перебить. А может, и само сорвалось:

– А про общее и сравнительно-историческое языкознание на семинарах речь не заходит? – Ехидная улыбка предательски выдавала двусмысленность вопроса.

Повисла пауза. Вадим подумал, что скандала не миновать. Лена же лихорадочно соображала, как ответить мужу, чтобы выполнить просьбу Смоленского и затащить Вадима на семинар. Самой-то ей скорее не хотелось этого, но Смоленский просил… Смиренно-кокетливая улыбка украсила лицо молодой аспирантки.

– Заходила бы, конечно, разбирайся хоть кто-нибудь из присутствующих в этом как следует.

Вадим мог ожидать любого ответа, но…

– А как же они диссертации пишут? – Более умной реакции у Вадима не возникло.

– А как вы, адвокаты, по уголовным делам защищаете? – Ответ получился на грани хамства. Лена сама это почувствовала и тут же постаралась смягчить сказанное. – Вы же, адвокаты, в своих компаниях не рассуждаете только о работе. Так же и там.

Вадим понял, что жена его все равно додавит. Если ей что в голову взбредет, будет убеждать, потом начнет дуться… Он все равно сдастся. Так лучше заранее.

– Убедила. Приду.

Для домашних семинаров Смоленский облачался в темно-синий китайский халат, расшитый красными драконами. На голове была узбекская тюбетейка, а в руках бамбуковая палочка, больше напоминавшая дирижерскую, нежели указку. Все три предмета смотрелись столь же экзотически, сколь и бессмысленно.

Гостям подавали китайский зеленый чай в пиалах, почему-то опять в узбекских. Вадим впервые попробовал эту гадость и прямо спросил, нельзя ли вместо сего божественного нектара налить ему чашечку растворимого кофе. Реакция окружающих, которые, как показалось Осипову, и сами-то пили светло-зелененькую безвкусную бурду, превозмогая чувство тошноты, была такой, будто он спросил во всеуслышанье, где здесь можно пописать. До немой сцены по Гоголю недотянули секунд десять. В полной тишине, сквозь плотную атмосферу повисшей в комнате неловкости Смоленский, внимательно глядя на Вадима, сказал с ударением на первом слове: «Вам – можно». Молодая жена Смоленского, его бывшая аспирантка, тут же вскочила и побежала на кухню.

Вадим был уверен, что умеет вычленять главное из произносимого собеседником, оставляя в памяти и для анализа сущностное, отбрасывая и забывая словесную шелуху, которая в любой речи всегда составляет основную массу. Но в тот вечер, как ни напрягался, поймать главное в обступивших его со всех сторон словах он так и не смог.

Кто-то читал свои стихи, еще более вычурные и непонятные, чем у Иосифа Бродского, которого Вадим не понимал, хотя и стеснялся говорить об этом вслух. Кто-то вдруг завел речь о принципах написания программы для компьютерного перевода текстов с одного языка на другой. Эта тема показалась Вадиму еще менее актуальной, чем вопрос о жизни на Марсе, поскольку ни одного компьютера живьем он не видел. Ну показали в программе «Время» какой-то огромный ящик, размерами в три письменных стола. А зачем такие сложности, когда выпускники иняза толпами без работы бегают?

Затем Смоленский начал говорить о Китае, о том, что эта страна лет через двадцать будет доминировать во всем мире. К ней отойдут наши Дальний Восток и Сибирь, китайскими товарами будут торговать от Арктики до Антарктиды… Судя по реакции «семинаристов», эта тема входила в «обязательную программу» вечера. Вадим, вспомнив про миллионы голодающих в Китае, про отсутствие в стране даже призрака ракетного оружия и, наоборот, не припомнив никаких китайских товаров, кроме фонариков, термосов и дешевых плащей, решил схохмить: