Гиблое место - Шхиян Сергей - Страница 37

– Я не могу, – тихо ответила она, облизывая мокрые губы.

– Нужно, – решительно потребовал я, взял ее за мокрую, холодную руку и потащил за собой.

Наталья Георгиевна, спотыкаясь, побрела за мной. На бег ни у нее, ни у меня не хватило сил. В движении мне стало немного теплее, однако, скоро я начал задыхаться и почувствовал, что меня надолго не хватит. На наше счастье, этот берег реки был безлесный и скоро перешел в широкий луг. На его краю темнела крестьянская изба.

– Скорей! – взмолился я и потащил за собой измученную женщину.

Изба была из самых бедных, что я видел, на одну маленькую каморку. Я постучался и кликнул хозяев. Никто не отозвался. Дверь была не заперта, и я без приглашения вошел внутрь.

В нос ударило чудовищное зловоние от разлагающейся человеческой плоти. Там было совсем темно и что-либо разглядеть было невозможно. Я выскочил наружу и жадно глотнул свежий воздух.

– Пошли в сарай, – сказал я Морозовой, – в избе нечем дышать.

Щелястый, сложенный из плохо подогнанных бревен сарай был почти доверху набит сеном. Лестницы на сеновал не было, а высота была приличная.

– Лезь наверх, – стуча зубами, сказал я и начал помогать Наталье Георгиевне взобраться на верхотуру. Получалось это у нее, вернее у нас, не очень ловко. Держаться было не за что, приходилось цепляться за слежавшееся сено. Промучившись несколько минут, я все-таки впихнул женщину наверх. Вслед за ней, со второй попытки, забросил наш многострадальный мешок и вскарабкался сам.

Недавно разворошенное кем-то сено умопомрачительно пахло. Я лег ничком и отдышался. Наталья Георгиевна лежала, сжавшись в комочек, и стучала зубами.

– Раздевайся, – велел я ей и начал руками рыть яму, выбрасывая наверх слежавшуюся траву целыми пластами. Получалась яма длинной в мой рост. Холод заставил торопиться и не жалеть сил. Яма становилась все глубже. Внутри сено казалось даже теплым. Я быстро разделся.

– Быстрей! – прикрикнул я на женщину, видя, что она медлит. – Раздевайся совсем, а то замерзнешь!

Наталья Георгиевна мутно глянула на меня отчаянными глазами, распутала платок и начала неловко расстегивать летник, а за ним душегрейку...

Я был уже голым, а она все возилась с летником и длинной рубахой, застегнутой до горла.

– Быстрей, милая, быстрей, замерзнем! – взмолился я, выбираясь из нашей норы наверх. Разложив одежду сушиться, я соскочил в вырытую яму и разровнял ее дно. Внутри сенника было значительно теплее, чем наверху. Наконец Морозова избавилась от мокрого платья и соскользнула вниз.

– Ложись! – велел я ей и указал, куда лечь.

Женщина безропотно легла на бок, и я тут же начал забрасывать ее сеном. Потом я влез к ней под импровизированное одеяло и прижался к ее холодному мокрому телу.

– Обними меня и прижмись, будем греться.

Насчет того, что таким образом можно быстро согреться, я перемудрил. Мы оба были холодными и мокрыми. Однако другого выхода согреться не было. Сена над нами было сантиметров сорок, оно было легко, не стесняло дыхание и движения, только кололо со всех сторон.

Пролежав, прижимаясь, друг к другу несколько минут, мы так и не согрелись. Тогда я принялся растирать ладонями плечи и спину Морозовой. От активных движений мне вскоре стало тепло, женщина тоже начала оживать и принялась в свою очередь растирать мое тело.

– Вот и хорошо, – сказал я, чувствуя, что с теплом к нам начинает возвращаться жизнь, – сейчас согреемся, поспим, а там, глядишь, к утру и одежда просохнет.

– А я подумала, что все, помирать пора, – впервые со времени потопления подала голос Наталья Георгиевна.

– Ничего, мы еще побегаем, – оптимистично высказался я. – Переночуем, а там...

Что «там», я не досказал. Вариантов развития событий могло быть несколько, утром могли приехать за сеном крестьяне, и наш план мороченья преследователей полетит к черту. На нас мог напасть всяк, кому это придет в голову. Во время «кораблекрушения» утонуло все оружие, и у меня остался только маленький, чуть больше перочинного, ножик. Так что защититься нам теперь было нечем. Кроме того, от переохлаждения мы вполне могли схватить воспаление легких, и кто знает, поможет ли в этом случае мое медицинское искусство. Однако в запасе у нас оставалась главная сказочная надежда: «утро вечера мудренее».

– Согрелась? – спросил я Наталью Георгиевну, чувствуя, как потеплело ее тело.

– Нет, не могу, – ответила она, стуча зубами, – зябко.

– Тогда прижмись крепче ко мне, – предложил я и с удвоенными усилиями продолжил растирать ее тело.

Мне тоже пока было холодно. Такое бывает, когда вернешься в тепло сильно продрогшим, вроде бы согрелся, а внутри еще долго сидит стылая дрожь.

– Тебе не больно? Может быть, слабее? – поинтересовался я, сильно сжимая в ладонях ее спину, ягодицы, бедра.

– Нет, так хорошо, – просто сказала Наталья Георгиевна и сама начала так же как я, гладить и мять мое тело.

Минут пять мы активно терзали друг другу бренную плоть, пока я не почувствовал, что рядом со мной лежит не только товарищ по несчастью, но и привлекательная женщина.

– Спина уже не болит? – вдруг спросила Морозова.

– Нет, почти прошла, – ответил я.

– А я тебя так пожалела, ох, как пожалела...

Сказанное было настолько двусмысленно, что я не сразу нашелся, что сказать в ответ. Жалеть и любить в женских устах – почти полные синонимы. Вместо меня неожиданно и бесконтрольно ответила грешная плоть, что, кажется, не осталось незамеченным, во всяком случае, Наталья Георгиевна попыталась от меня отодвинуться. Я ее не отпустил.

– Жарко делается, – виновато прошептала она.

– Это хорошо, – ничего не значащим тоном, произнес я, – нам нужно хорошо согреться, а то, не ровен час, простудимся и заболеем. А нам еще далеко идти.

Разговор казался самым невинным, однако все было много сложнее. Наши тела сплелись, но мы оба лицемерно делали вид, что между нами ничего не происходит. Теперь мне было уже не только тепло, а жарко, и можно было бы без ущерба для здоровья ослабить объятия, чего я, понятное дело, не сделал. Сладкая истома забирала все сильнее.

– Сено колется, – пожаловалась Наталья Георгиевна и пошевелилась, устраиваясь удобнее. – Грех это, – грустно добавила она, – да видно, ничего не поделаешь...