Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика - Гегель Георг Вильгельм Фридрих - Страница 68

значит, тут же признается некоторого рода знанием. Да, и помимо

этого мы находим, как эмпирический факт, что то, чему мы верим,

имеется в нашем сознании, что, следовательно, мы, по крайней мере,

знаем об этом; мы находим так же, как эмпирический факт, что то,

чему мы верим, находится в сознании как нечто достоверное, что

мы, таким образом, знаем это. Непосредственному знанию и вере, в

особенности созерцанию, Якоби далее противопоставляет, главным

образом, мышление. Если он определяет созерцание как

интеллектуальное созерцание, то это может означать лишь мыслящее созерцание,

если мы в данном случае, когда предметом созерцания является бог, не

будем понимать под «интеллектуальным» также и представления и

образы фантазии. Мы встречаем в словоупотреблении этого философского

учения применение слова «вера» также и по отношению к повседневным

предметам чувственно данного. Мы верим, — говорит Якоби, — что мы

обладаем телом, мы верим в существование чувственных вещей. Но если

речь идет о вере в истинное и вечное, о том, что бог открывается, дан нам

в непосредственном знании, созерцании,то ведь это вовсе не чувственные

вещи, а всеобщее внутри себя содержание, предметы дашь для мыслящего

духа. И точно так же, если сознанию предстоит единичность как «я»,

личность, то, поскольку мы не понимаем под этим некое эмпирическое «я»,

ТРЕТЬЕ ОТНОШЕНИЕ МЫСЛИ К ОБЪЕКТИВНОСТИ 117

некую особенную личность, и тем паче если имеется в виду личность бога,

речь может итти лишь о чистой, т. е. внутри себя всеобщей личности,

а таковая есть мысль и принадлежит лишь к области мышления. Чистое

созерцание, далее, есть совершенно то же самое, что и чистое

мышление. Созерцание, вера обозначает раньше всего те определенные

представления, которые мы связываем с этими словами в обычном сознании.

При таком словоупотреблении созерцание, вера, разумеется, отличны

от мышления, и это различие в общих чертах понятно. Но здесь ведь

мы должны брать веру и созерцание в высшем смысле, как веру в бога,

как интеллектуальное созерцание бога, т. е. мы должны как раз

отвлечься от того, что составляет отличие созерцания, веры от

мышления. Невозможно объяснить ни того, каким образом вера и созерцание

переместились в эту высшую область, ни того, чем они отличаются от

мышления. Применяющие такие, ставшие бессодержательными,

различия полагают, что они высказывают и утверждают нечто очень важное,

а на самом деле они возражают против определений, которые

тожественны с определениями, отстаиваемыми ими. Выражение вера имеет,

однако, для употребляющих его ту особенную выгоду, что оно

напоминает о христианско–религиозной вере и создает иллюзию, что это

выражение включает последнюю в себя или даже тожественно с нею,

так что подобное верующее философствование выглядит благочестивым,

христиански–благочестивым, и на основании этого благочестия оно

тем более позволяет себе претенциозно и авторитетно высказывать

свои произвольные уверения. Не надо, однако, давать себя

обманывать этой видимостью, здесь только слова тожественны, а по существу

различие очень велико. Христианская вера включает в себя авторитет

церкви, вера же этой философствующей точки зрения есть авторитет

лишь собственного субъективого откровения. Христианская вера,

далее, представляет собой объективное, богатое содержание, систему

догматов и познания; содержание же этой веры так неопределенно

в себе, что оно, правда, допускает также и содержание христианской

веры, но в такой же мере допускает также веру, что далай–лама, бык,

обезьяна и т. д. являются богом, само же по себе оно довольствуется

богом вообще, высшим существом. Сама вера в этом якобы философ-

ком смысле представляет собою не что иное, как сухую абстракцию

непосредственного знания, совершенно формальное определение

которого не нужно смешивать с духовной полнотой христианской веры

ни со стороны сердечной веры и обитающего в сердце святого духа, ни

со стороны содержательности учения.

118

Впрочем, то, что здесь получает название веры,

непосредственного знания, есть совершенно то же самое, что называлось у других

вдохновением, откровением сердца, истиной, вложенной в человека

природой и, в особенности, тем, что называлось здравым смыслом,

common sense. Все эти формы равным образом делают своим принципом

непосредственность, содержание, каким оно фактически дано

в сознании.

§ 64.

Что же это непосредственное знание знает — так это то, что

бесконечное, вечное, бог, находящийся в нашем представлении, также

и существует, — что в сознании непосредственно и неразрывно с этим

представлением связана достоверность его бытия.

Примечание. Философии меньше всего может притти на ум

противоречить этим положениям непосредственного знания; она

скорее могла бы поздравить себя с тем, что эти старые ее положения,

которые, можно даже сказать, выражают все ее всеобщее

содержание, здесь сделались до некоторой степени как бы всеобщим

убеждением нашего времени; философия, разумеется, может этому

только радоваться, хотя эти старые ее положения выражаются

здесь так нефилософски. Скорее можно удивляться лишь тому, что

кто–нибудь мог предполагать, что эти положения противоположны

философии, — удивляться тому, что предполагаются

противоположными философии положения, гласящие, что признаваемое

истинным имманентно духу (§ 63) и истина существует для духа (там же).

В формальном отношении интересно, в особенности,

высказываемое учением о непосредственном знании положение, что с мыслью

о боге непосредственно и неразрывно связано его бытие, что с

субъективностью, которая ближайшим образом присуща непосредственно

и неразрывно мысли, связана и объективность. Философия

непосредственного знания заходит в своей абстракции даже так далеко, что

согласно ей не только с идеей бога, но также в созерцании с

представлением о моем теле и внешних вещах также неразрывно связано

определение их существования. Если философское учение стремится доказать

такое единство, т. е. стремится показать, что по самой своей природе мысль,

или субъективность, неразрывно связана с бытием, или объективностью,

то, как бы ни относились к этим доказательствам, философия, во

всяком случае, должна быть очень довольна тем, что утверждают и

показывают, что ее положения суть также факты сознания и, следователь-

ТРЕТЬЕ отношение мысли К ОБЪЕКТИВНОСТИ 119

но, согласуются с опытом. Различие между утверждением

непосредственного знания и философией сводится только к тому, что

непосредственное знание приписывает себе исключительное положение, сводится

к тому, что оно противопоставляет себя философствованию. Но и в

форме непосредственности то его утверждение, вокруг которого, можно

сказать, вращается весь интерес новой философии, было высказано еще

родоначальником новой философии: cogito, ergo sum (мыслю,

следовательно существую.) Однако, лишь ничего другого не зная о природе

умозаключения, кроме того, что во всяком умозаключении имеется

ergo, можно считать указанное декартовское положение

умозаключением. Где тут medius terminus (средний термин)? А ведь последний

является более существенной частью умозаключения, чем словечко

«ergo». Если же, лишь для того, чтобы оправдать название, назовут

это соединение понятий у Декарта непосредственным

умозаключением, то эта излишняя форма будет обозначать не что иное, как

соединение ничем не опосредствованных различных определений.

Но, в таком случае, и соединение, единство бытия с нашими