Всё циклично - Валерина Ирина - Страница 5

5

ПСИХОТЕРАПИЯ

Доктор Рентген уверен, что видит тебя насквозь и знает твою подноготную аж до времен исхода, поэтому сразу же лезет в душу — расшатывать ось да заливать открытые раны йодом. Подавляя в себе обсценную лексику, берёшь свору эмоций на поводок: «чудище обло, огромно, стозевно, илайяй», но это не повод с цепи срываться на перекрестье дорог, когда пришло время купировать лишнее, наблюдая, как застарелая запятая становится струпом, сухим, словно полевой хирург. Доктор скрывает, что белый халат носит не по призванию — «ролевики» у него такие. Доктор излишне зрел, самонадеян — местами ещё упруг, и ты упорно смотришь в окно, думая о вчерашнем кефире, которым неплохо бы некоторых напоить, поскольку при диарее это первейшее средство. Время выходит — и ты следом за ним. В прихожей темно, как у афроамериканца в шляпе. Профи, обладающий поношенным римским профилем, распяливает на пальцах шубку, отяжелевшим взглядом предлагая раздеться. Брезгливо ёжишься, представив, скольких этот сатир за свою постылую жизнь перелапал, и выходишь за дверь, утвердившись в праве на яростное презрение. ...А на улице — небо. Не охватить глазами, не унести, и человек с просветлённым ликом ходит под ним, и над его головой колеблется золотеющее свечение. Любит, понятно. Желаешь ему удачи и уходишь, гадая, кто именно за его спиной стоит: Рафаил, Ариэль, Азраил? *** Укрывшись от занудного дождя в случайно подвернувшейся кафешке, где пахнет нафталиновой надеждой, и люди-тени в прошлое глядят, легко смотреть в простывшее окно сквозь чайный пар. Крупнеет бисер капель, но крутит жизнь неновое кино: забеги, что приводят к гандикапу, любовь как способ, боль как результат и кровь как смазка сложных механизмов. К финалу фильма дни летят, шуршат, кукожатся, кончаются, но жизни какое дело? День, сезон, года, эпохи до и после человека — всё повторимо. Тесно. Города людьми разбухли, словно ломкий крекер в остывшем чае. Места даже здесь хватило на недолгие минуты. — Позволите? — Дань вежливости. Есть в компании — что выложить кому-то всю подноготную. Интим, кругом интим. Несчастные общественные звери. Ну, что теперь поделаешь: сидим, едим, молчим, привычно лицемерим. А вдуматься, то разницы и нет, с кем разделять настывшее пространство. Раз нет того, чьё ласковое "здравствуй" и хлеб души, и жданный тёплый свет, то пусть себе, то пусть его, то пусть... Всё, что возможно, знаю наизусть: случайный жар, тоска... Прогоркший мёд. Кино-окно чернеет — тьма идёт, касаясь стен холодными руками. Достаточно разглядывать берлинер. Пора надеть на шею личный камень, пальто — на плечи, на лицо — личину, в которой ты так здорово живёшь, и выйти в дождь, и... Просто выйти в дождь. *** Театр теней: стена, источник света, ладонь, пять незаполненных минут — и вот уже страдают и зовут, и тот влюблён, а этот оклеветан, а кто иной — далече и не с теми. Всё как везде. Проекция. Пассаж. И тень монеты ломаной не дашь за право оставаться в этой теме. Играйте, пальцы, — свет пока за вас, а если поточнее, то за вами. Недолог век у вечной мелодрамы: один сухой щелчок — и свет погас- нет, и наступит темнота, из века в век равняющая тени себе, сиречь, нулю. ...Рычащий демон; «всё есть одно»*, начавшийся с хвоста и неспособный смыслом разрешиться; дрожащий пёс; мяукающий кот; и — смена сцены — пропасть тёмных вод, и над волной растрёпанные птицы — иллюзия, обман, игра теней, но если присмотреться, то на дне есть ты, есть я, реальные не боле, чем чёрный сфинкс, летящий краем моря. _______________________________________________ * уроборос, ороборо ***                                  «Всё лишь бредни—шерри-бренди, ангел мой»                                                                          О. Мандельштам. Всё шерри-бренди, милый, всё херня: игра в любовь; играющие нами; полезные не больше, чем сорняк, слова, не приходящие стихами; да и стихи, чего греха таить, занятие заведомо пустое. Тоска, обыкновенная, как сныть, растёт себе, и в прочем травостое смешных обид, надуманных страстей ничем не выделяется по сути — бастард  любви, прилипчивый репей, мать словоблудий. Смотри же в небо, там закат вишнёв, хоть черри-бренди всё-таки не шерри. Лови момент и слушай соловьёв –— от них неимоверно хорошеет, и тянется младенчески душа, перерастая страхи и пределы, и кажется возможным не дышать, забыв о теле. ...Вот-вот, и тьма сойдёт  на деревушку, и можно, в доме свет расшевелив,  нетягостно молчать и чутко слушать,       как в ночь летит корпускула Земли –— часть малая того, что бесконечно. В масштабах этих мыслится легко, и всё, не познаваемое  речью, нисходит, словно в кофе молоко. Пей шерри, милый, мы всего лишь люди, за это нам позволено грешить, глазеть на звёзды и мечтать о чуде, и верить в инкарнацию души. Чуть позже будет зной и сухость лета, покосов первых колкая стерня, и то, что остаётся без ответа, и прочая, дружочек мой,  херня.