Всё циклично - Валерина Ирина - Страница 6

6

О ПУСТОТЕ

1. В позу зародыша сворачивается душа, не хочет мешать, но мешает дышать, вынуждает тело слоняться без дела, разглядывать ночь в беспробудных окнах. Ночь, по-стариковски ссутулившись на скамейке, мокнет под проливным дождём. Всё сейчас параллельно, как рядом стоящий дом. Пусто, поэтому — о пустом. Поговорим. Конечно. Когда-нибудь, после всего, я расскажу тебе,  кто приходит из тьмы кромешной, и с чего начинается волшебство, и какие холодные пальцы у чуда, и что оно отбирает для роста. Но это после. Сейчас я остров. Маленький остров. Коралловый дом.  Атолл. Обними меня, если можешь. Час темноты пришёл. 2. Это слово, похоже, из птичьего языка, нами ухудшенное слегка — хотя, возможно, и напрочь испорченное осевой согласной, угрюмой и быковатой. Сам посуди: начало поёшь, а упрямицу в корчах выталкиваешь на свет  — «б!». Завершающий слог получается смятым. Бьются с досады блюдца. Верят, что к счастью. Птицы над нами смеются, заходятся в трели: «Лю-лю, лю-лю!». Будем как птицы? Поздно. Август идет к нулю заморозков ночных медленно. Неуклонно. 3. Сорван двадцатый лист.  Близится листопад. В кружеве тёмной ржи мелко дрожат каштаны. Выйдешь не с той ноги, мыслится невпопад, и на душе пустой  — тянет. В общем, за пустоту.  Все началось с неё, вот и во мне она — тягостна и законна. Вьёт к холодам гнездо, вьётся тугой змеёй. Не воздевай копьё, конник. Это не тот соблазн — и не соблазн совсем. Это всего лишь смерть важных когда-то смыслов. Даже нагорный смысл — если лишить лексем — падает в пустоту. ...Кружево: свет сквозь листья.

О ДРОБЛЕНИИ ТЩЕТЫ

1.В природе вещей и физических тел заложен предел и белковый распад. 2. Колодезный ворот тоскливо скрипел о том, что в работе такой почернел, и, охая влажно, срывалась назад, в опасную темень, в лягушечью стынь, вода из дырявого чрева ведра, а где-то, укрытый в седую полынь, полёвкам звенел сиротливо «динь-динь» бубенчик, потерянный мною вчера и в голос оплаканный — разве в пять лет иначе выносится горечь потерь? Но страшный, пузатый, прадедов буфет, хозяин сервизов, хранитель конфет, артритом затёкшую тёмную дверь, проникнувшись горем моим, отворял, и падала манна: подсохший ирис и «Взлётных» стекляшечный минерал. 3. ...Но всякий, кто вырос, уже опоздал. 4. Познав суть строительства биссектрис из центра угла, постигаешь процесс дробленья тщеты на сомножество дел, возводишь раёк из кустистых драцен и самообмана, забыв, что в конце — белковый распад и слепящий предел.

ПИСЬМА ДРЕВОТОЧЦА

1. Ходов твоих причудливая сеть всего лишь продвижение по кругу: яйцо покинув, в зиму умереть, ожить, когда земля поддастся плугу, и вгрызться в плоть, и пить древесный сок в беспечности слепого паразита, окуклиться, оставив узкий выход, и, изменившись, выпорхнуть в свой срок в огромный мир, на яблоко похожий. Не мне судить тебя — под тёплой кожей я тоже червь, грызущий вечный смысл от яблока познания до мрака, но, зряшность превращения оплакав, бессмысленность свою мне вряд ли смыть. 2. Клинопись, первичный иероглиф — не с твоей ли азбуки, червяк, человек, горилльский лоб нахохлив, принципом подобия набряк и родил однажды строй убогий разномастных, свернутых, кривых линий, означающих дорогу, зверя, что, замученный, затих, племя остающихся зверями, но уже принявших беглый ген... Бег по кругу... Жажда перемен да пребудет, древоточец, с нами. 3. В бессонный час любой сторонний звук составит не компанию, так дело. И вот он — начинается несмело, как шепот неприкаянных теней, но прирастая, как зеленый лук на светлом подоконнике в апреле, становится назойливей, больней, захватывает мысленные мели, и я уже не думаю о нём — не звуке, в смысле, а о человеке — я слушаю, как тяжко дышит дом. Размеренно хрустит древесный крекер, и счастлив шашель жрать немой покой, поскольку счастье всякое имеет продление в лишённости чужой. И это ест меня, а шашель — двери. 4. Я не знаю, что пишешь ты, бык, пожирающий дерево, на коре, что утратила связь с обнажённым стволом. Я в печатное слово до этого месяца верила, а теперь не читаю, не вижу, не слышу. С очищенным злом перемешано вечное — хмель от такого смешения уравняет с богами, но позже похмельная муть низведёт до зверей. Ни к чему... Не в готовом решении открывается путь. Я б хотела уснуть, но ста лет будет мало... Так тягостно, тошно мне. Круг замкнулся, и к точке исходной съезжается рать. ...Улетай, убегай, уползай в своё тёмное прошлое, фессалийские дети тобой пожелали играть.