Английская Утопия - Мортон Артур Лесли - Страница 28

«Путешествия Гулливера» — не только лучшее произведение Свифта, это сердце и душа всего его творчества, и работа над этой книгой проходит красной нитью через самые плодотворные годы его жизни. Он начал ее в 1714 году и закончил лишь незадолго до издания книги в 1726 году. Это убедительно говорит о том, что она точно отражает его взгляды этого периода. Он постоянно переделывал книгу, дополнял ее, и поэтому она отражает рост и развитие его идей, его первоначальные, дальнейшие и окончательные воззрения на человека и общество.

Таким образом, «Приключения Робинзона Крузо» и «Путешествия Гулливера» являются утопиями двух величайших писателей последней фазы английской революции, дополняющими друг друга, утопиями-близнецами, чьи авторы, как и их герои, являются дополняющими один другого представителями-близнецами своего века. Их черты сходства и различия одинаково значительны, и в следующем разделе этой главы мы должны рассмотреть и те и другие.

2. Буржуазный герой обретает Утопию

Сначала бросается в глаза сходство. Как «Путешествия Гулливера», так и «Робинзон Крузо» принадлежат новому миру, в корне отличающемуся от того, который отразился во всех предшествовавших утопиях. Прежде всего значительно расширена доля чисто сказочного элемента. Для Мора, Бэкона и Гаррингтона сказка служила, хоть и в разной степени, только формой, удобным средством, чтобы подать утопию, и никогда не претендовала быть принятой за правду. Если мы на минуту представим себе их утопии лишенными этого сказочного элемента, то и оставшееся в них могло бы существовать самостоятельно. Но «Путешествия Гулливера» и «Приключения Робинзона Крузо» никак нельзя вообразить себе под таким углом зрения. Свифт и еще в большей степени Дефо пишут романы о «вполне зримых, вымышленных садах, с подлинными гадинами в них». Есть коренное различие в трактовке темы, в характере и стиле. Возможно, что именно в стиле обнаруживается оно больше всего.

Впервые мы встречаем стиль вполне буржуазный, характеризуемый отсутствием ненужных для основной темы отклонений, и это одинаково справедливо как для разорившегося аристократа Свифта, так и для оптимистически настроенного буржуа Дефо. Даже Мор, наиболее живой и человечный из ранних утопистов, лишь снисходит от общего к частностям, и то только в особых случаях и как бы извиняясь при этом за то, что допустил такую вольность, как, например, в эпизоде с кашлем, из-за которого было навсегда утрачено точное местоположение Утопии. Но для Свифта и Дефо общее состоит из множества мелких подробностей, и эти частности становятся нормой. Нагромождая правдоподобные подробности, Дефо убеждает нас в том, что вероятное произошло в действительности, а Свифт заставляет нас забыть о своем неверии в невозможное. В их вымышленных садах не только подлинные гадины, в них находятся и настоящие люди, вокруг которых сосредоточено все действие. Герой-одиночка, полноценный буржуа, изменивший лик Англии, наконец достиг берегов Утопии. Разница видна уже в самом названии книг: вместо «Утопии» и «Океании» нам предлагают «Удивительные и странные приключения Робинзона Крузо, матроса из Йорка» и «Путешествия в несколько удаленных стран мира Сэмюэля Гулливера, старшего лекаря, а впоследствии капитана нескольких кораблей». Имеет значение главным образом не то, что Крузо и Гулливер наблюдают, а то, что они делают, и их Утопии описываются не с абстрактной точки зрения, а глазами самих посетителей. Путешественники не простые наблюдатели, но и действующие лица, и их поступки изменяют и переделывают описываемые ими Утопии. Очень важно подчеркнуть, что эта сторона у Дефо развита гораздо больше, чем у Свифта.

В изложении твердо очерчена общественная среда каждого из них. Оба они занимают «среднее положение в жизни», которое, как убедился отец Крузо «на многолетнем опыте, является для нас лучшим в мире, наиболее подходящим для человеческого счастья, избавленным как от нужды и лишений, физического труда и страданий, выпадающих на долю низших классов, так и от роскоши, честолюбия, чванства и зависти высших классов». И Крузо и Гулливер были младшими сыновьями в семье. Тут перед нами классический буржуазный герой, с тех пор уже не сходивший со страниц романов: молодой и способный человек из почтенной семьи, получивший хорошую (иные могут ее найти плохой) подготовку для начала карьеры, которому предстоит пробить себе дорогу в жизни. Его приключения — повторение того, что приходилось испытывать бродячим рыцарям средневековых романов, с той существенной разницей, что этих приключений ищут не ради их самих, а ради сугубо материальной выгоды. Вместо того чтобы странствовать по заколдованным лесам в поисках источника на краю света, буржуазный герой, ориентируясь по компасу и звездам, прозаически плавает в море, уже нанесенном на географическую карту. Как бы фантастически ни обернулись в дальнейшем приключения Гулливера, он самым деловым образом выходит в плавание из Лондонской гавани и его самые необузданные фантазии легко укладываются в сетку координат. «Путешествия Гулливера» — первая утопия, снабженная картой, и если в «Робинзоне Крузо» ее нет, то это происходит лишь оттого, что и без нее места его странствований были хорошо известны.

К 1700 году весь мир был нанесен на карту с достаточной полнотой, и из мира чудес превратился в мир, в котором способным и самостоятельным молодым людям, занимающим среднее положение в жизни, «можно было заработать много денег». Англия и Голландия, страны, где буржуазия одержала свои первые победы, возглавили свору тех, кто устремился на ограбление мира. Было поэтому совершенно естественно, что рассказы о путешествиях были в большой моде в этих двух странах, но это были совсем не те рассказы, что во времена Хэклута[56]. Тогда на первом месте в таких книгах фигурировало соперничество с Испанией, мерещились разграбление богатых городов и фантастическая добыча в виде галеонов[57], груженных золотой и серебряной посудой. Собственно говоря, только одно поколение отделяло эти книги от старых романов героического жанра. Но и этот период бурных мечтаний миновал вместе с другими порывами буржуазии в «стадии странствующего рыцаря»: заботы о торговле и торговых возможностях, прежде лежавшие под спудом, теперь стали играть главенствующую роль. Мир, если не считать нескольких далеких уголков, казался достаточно изученным, и цель Крузо заключалась в том, чтобы извлечь из этого выгоду.

Тут мы сталкиваемся с первым и, вероятно самым существенным расхождением между Дефо и Свифтом. Оба взяли себе в «герои» нового буржуа, ищущего барышей в дальних странах мира. Но там, где Дефо полностью отождествляет себя с Крузо, у Свифта Гулливер служит маской, скрываясь за которой, он может критиковать доходчивее и убедительнее. К такому же приему Свифт прибегал и ранее, рисуя образ дублинского обойщика. За всеми чертами сходства Дефо и Свифта кроется глубокое различие. Свифт и Дефо глядят на один и тот же мир, причем каждый по-своему видит его с поразительной ясностью, но они смотрят на него по-разному и выводы делают разные. Дефо принимал свой век, каким он был, радовался его достижениям и порядкам. Свифт отбрасывал их с горечью, презрением и ужасом. Поэтому «Робинзон Крузо» является книгой прямодушной до наивности, тогда как в «Путешествиях Гулливера» нас поражает огромное противоречие между формой и содержанием, противоречие, без которого эта книга никогда не могла бы сделаться классической книгой для детей. Профессор Дэвис сказал:

«По своей форме и плану «Путешествия Гулливера» — произведение, целиком принадлежащее XVIII веку. Это было одновременно острой сатирой на все надежды и мечты века и отвергало многое из того, что считалось наиболее ценным».

Если Крузо, как и Дефо, — человек своего века, представитель всепобеждающей буржуазии, то Гулливер — человек растерянный и разбитый. Ирония его судьбы лишь подчеркивается той обычной для того времени одеждой, в которую Свифту вздумалось его облечь. Крузо путешествует, так как ему недостаточно уже завоеванных стран. Гулливер ищет замену для утраченного (и, конечно, в значительной мере вымышленного) мира, разрушенного буржуазной революцией. Крузо находит то, что искал, потому что ему нужен всего лишь слепок с того мира, из которого он приплыл. Гулливер же никогда не может найти исчезнувший мир, потому что обречен повсюду влачить за собой сущность реального мира, ибо он сам является его невольным представителем.