Автономный рейд - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 101

Ни малейшего сексуального накала я в себе сейчас не ощущал. Зато видя, ощущая ее, переполнялся чисто эстетическим наслаждением. Торчал, прикасаясь к ней, как впервые познавший бабу подросток. Собственно, то, что я с ней чувствовал, и было впервые. Возможно, у других это случается в подростковом возрасте. А меня вот угораздило сейчас. На кухне я любовался тем, как При курит, чуть прихватывая фильтр губами, как отхлебывает кофе, глядя на меня поверх кружки, млел, предвкушая деловые разговоры. Одно дело, когда сортируешь и обсуждаешь информацию с напарником или партнером ради того, чтобы выжить или заработать. И совсем, оказывается, другое — когда говоришь с обожаемой женщиной о деле, которое вам обоим нравится.

Но, слушая ее повествование о кознях саиповских начальников, я все больше запутывался. По ее выходило, что дело вовсе не в нас, не во мне и не в Пастухе с ребятами, а как раз в УПСМ и генерале Голубкове, которые нас несколько раз использовали. Это УПСМ Ноплейко и Катков хотели подставить, втравливая его в грузинские дела. А ко мне они якобы привязались чисто случайно, потому что именно я подвернулся под руку, когда Боцман попал в действительно случайную аварию. Ну и, конечно, они всерьез взялись за меня, когда я уволок документы и химикаты у Полянкина.

— Гном прямо с ума сходит, дорогой, — покуривая, хихикала При. — Требует отобрать у тебя во что бы то ни стало те порошки, которые ты забрал из его сейфа. Это экстракты из каких-то там тропических растений. Без них у него все дела стоят.

Мой майор, похоже, решила все решения предоставить мне и спокойно отвечала на мои вопросы, стараясь лишь не упустить существенные детали.

Конечно, мне ее советы очень бы не помешали, но сейчас, чтобы не путать только-только утверждающееся и с таким надрывом завоеванное разделение полномочий, приходилось играть роль отца-командира.

— Но с чего они перестали доверять тебе?

— С того, что я отказалась привезти к Гному свою дочь.

— Дочь? А она им зачем?

— Он считает, что при ней сестре моей, Ленке, будет легче выпутаться из шизы. Ребенок, мол, родная кровь, материнский инстинкт и тэпэ.

— А САИП тут при чем? Генерал с подполковником?

— А они всегда при чем. Логика простая: сегодня я в семейных делах своевольничаю, завтра — Родину предам. Они ж как ты: либо все, либо в расход.

— Кстати, логика не лишена смысла, — не удержался я.

— Не лишена. Ну и как ты собираешься выпутываться?

— Понятия не имею. Добром же они тебя не отпустят? Не отпустят.

Значит, надо на них искать управу.

— Надеешься на свое УПСМ и на Голубкова?

— Возможно.

Кое-какие наметки у меня были. Клин клином вышибают. Чтобы с одной спецслужбой справиться, нужна помощь другой. Если бар стравить, то и холопские чубы могут уцелеть. Только вот УПСМ звать на помощь нельзя. Уж коль Ноплейко с Катковым на них нацелились, то наверняка держат под колпаком. Тут нужна третья, неожиданная для начальников При сила. У меня была такая на примете, но говорить о ней вслух я не стал. Не потому, что до сих пор не верил При. Это само собой. Но даже с теми, в ком абсолютно уверен, действует правило: не выдают люди только того, чего не знают.

— Извини, дорогой, но... — замялась, гордо колыхаясь надо мной своими божественными грудями, При. — Понимаю, ты не любишь, убивать и все такое...

Но ведь бывает? Словом, я могу тебе сделать доступ к нашему главному компьютеру. Ты оттуда уберешь все, что у них есть на нас с тобой. Потом пришьем Девку и Катка, и мы свободны. Ноплейко — дилетант, он один нам не страшен. У меня тоже кое-что накопилось. Около пятнадцати тысяч. Смоемся, а? Светку с Ленкой прихватим. Что, не проживем, что ли? Пойми меня, дорогой, ради бога, правильно: ты мне дороже, чем сто Катковых. И если нет у нас другого выхода... Ну что ты так смотришь?

— Договаривай, милая, договаривай.

— Чего тут договаривать?! Если они так в нас вцепились, что нельзя их оставить в живых, значит... Приходится устранять! Не мной это придумано.

Так было, есть и будет. Чего тут целку-то строить?

— Лапка... Ко мне кто-то там, наверху, неплохо относится. Во всяком случае, Он меня оставлял жить, когда другие ломали шею на ровном месте. Не делай вид, что тебе в глазик попало. Я серьезно говорю... Есть закон: если сегодня я кого-то пришью для упрощения ситуации, значит, завтра — меня ради того же.

— Не злись. Не хочешь, как хочешь... Но ведь ты вообще-то убиваешь?

— Только когда вынужден. Только! Оунли! Никак иначе. Это Он допускает:

«поднявший меч...» и все такое. Я и всегда хотел жить, а теперь, когда ты есть, вообще за каждый день, час даже, молиться готов. Пойми: можно рискнуть и попытаться обыграть твою Контору. Хотя лучше и не стоит: очень уж шансы невелики, но, возможно, есть смысл попробовать. А вот пытаться надуть Его — безнадега полная. У меня волосы дыбом, как подумаю, что Он может теперь меня заставить заплатить не собой, а, например, тобой. Будет ли ад потом, после смерти, не знаю, дело смутное. А вот то, что Он может и при жизни любому ад устроить, — это факт.

Она, видно было, не поверила, что я это всерьез, списала на типичные в нашем кругу суеверия. Молодая еще. Сказала успокаивающе:

— Ну хорошо, хорошо. Так что же делать? Отсиживаться?

— Может, и отсиживаться... Кстати, а где твоя дочь?

— У бабушки, в Воронеже.

— У твоей матери?

— Моя мать... Ты ж ничего, наверное, не знаешь обо мне? Наша мама оставила нас с сестрой, когда мне три года было, а ей — шесть. Да чего там... Бросила, короче. Бабки, тетки, детдом... В общем-то я тебе правду тогда говорила. Мы с сестрой по жизни — как близнецы. Внешне-то разные, а жили — ну точь-в-точь. И органы, и Чечня, и прочее.

Она заплакала, тихо и жалобно, выплакивая и не в силах никогда выплакать весь доставшийся им на двоих с сестрой ужас. А была ведь еще и память, никогда не покидающая ее память о том, что сейчас, сию минуту где-то там ее сестре приходится очень и очень худо.

Вот зачем я считаю себя вправе ненавидеть всякого, кто осмеливается даже просто предположить, что ему дано распоряжаться чужой жизнью.

И вот почему, наверное, у меня никогда не будет детей.